— Дитя мое! Дитя мое! — молил в отчаянии астролог.
— Если ты мне отец, то дай мне свободу или убей меня! — вскричала Джиневра. — Это рука отца, — спросила она твердым голосом, — взяла у меня мой кинжал во время сна?
— Нет! Клянусь памятью твоей оскорбленной матери, — отвечал Руджиери, — я не знаю ничего, что с тобой было с того времени, как ты оставила мое покровительство.
— Твое покровительство? — повторила Джиневра. — Не думай обмануть меня. Мать говорила мне, что мой отец был существом, покинутым Богом и людьми. Что он продал свою душу демону, что он поклонялся ложным богам, что он занимался волшебством и приготовлял яды. Так ты этот человек?
— Да, — отвечал глухим голосом Руджиери.
— Так будь проклят! Оставь меня.
— Куда ты пойдешь, дитя мое? У тебя нет ни одного друга на земле, кроме твоего презренного отца.
— Это ложь! У меня есть один друг, который меня никогда не покинет.
— Вы правы, — сказал шотландец. — Во мне вы найдете брата.
— Кричтон! — вскричала Джиневра. И голова ее бессильно упала на грудь.
— Она умерла! — вскричал в испуге шотландец. — Удар был слишком силен. Это я убил ее.
— Нет, монсеньор, — печально ответил Руджиери, — ее мучения еще не кончились. Позволите вы мне, пока она без чувств, перенести ее в монастырь Святого Элуа?
— Я в затруднении, я не знаю, как мне лучше поступить, — отвечал шотландец, широко шагая взад и вперед по комнате. — Козьма Руджиери, — продолжал он, вдруг остановившись перед астрологом. — Как отца я тебя жалею. Но твоя жизнь, по твоему собственному признанию, была бесконечной цепью измен. Ни с Богом, ни с людьми, ни с врагами, ни с друзьями ты не был прям и честен. Я не могу доверять тебе.
— Монсеньор, — отвечал Руджиери, — я не заслуживаю ваших упреков. Клянусь моей душой, не заслуживаю! Исполните мою просьбу — и вы найдете меня послушным и готовым во всем служить вам, откажете мне — и пытка не вырвет у меня ни одного слова.
Кричтон пристально взглянул на астролога.
— Хорошо, — сказал он, — ты пойдешь, но не один. Тебя будет сопровождать человек, на верность которого я могу положиться.
— Как вам будет угодно, монсеньор, — отвечал Руджиери. — Я и не помышляю о бегстве.
— Не выходи отсюда, пока я не возвращусь, — продолжал шотландец, — если ты дорожишь своей жизнью и безопасностью своей дочери.
Астролог отвечал утвердительно, и Кричтон готов был выйти, когда был остановлен криком Джиневры.
— Не покидайте меня! О! Не покидайте меня! — вскричала в отчаянии молодая девушка. — Вы обещали не оставлять меня.
— И я сдержу слово, — отвечал шотландец, возвращаясь. — Я ухожу только на минуту и оставляю вас человеку, который будет вам надежной защитой, — вашему отцу.
— Его-то я и должна более всего бояться! — вскричала Джиневра, вырываясь из объятий астролога и бросаясь к ногам Кричтона. — Если бы не он, я не была бы теперь опозоренным навеки существом. Без него я не была бы совершенно недостойна вашей любви, без него я могла бы умереть, повторяя ваше имя, без него… О! Сеньор, вы его не знаете! Его сердце развращено, он сговорился с этим презренным Винченцо, чтобы погубить меня! Спасите меня! Спасите меня от него!
— Джиневра, — сказал шотландец, нежно ее поднимая, — ваш ум смущен страданиями. Гонзаго мой пленник. Он не может вам более повредить.
— Увы! — вздохнула Джиневра, отворачивая лицо от шотландца, — даже он будет теперь презирать меня.
— Его кровь смоет нанесенное тебе оскорбление, — сказал Руджиери твердым голосом. — Рука, которую ты отталкиваешь, отомстит за тебя!
— Поклянись же! — вдруг вскричала Джиневра, обращаясь к нему.
— Клянусь! — торжественно отвечал астролог.
— Памятью моей матери?
— Памятью твоей матери! Клянусь положить все свои силы на его погибель, — отвечал Руджиери.
— Я умру довольная! — вскричала Джиневра, со слезами бросаясь на грудь Руджиери. — Отец, прости меня так, как я тебя прощаю!
— Дитя мое! — прошептал Руджиери, прижимая ее к сердцу. — О! Если бы душа твоей матери могла видеть нас сверху, я чувствую, что она не отказала бы мне в прощении.
— Сеньор Кричтон, — сказала Джиневра, освобождаясь из объятий отца и робко опуская глаза, — я хотела бы также получить ваше прощение.
— Прощение? В чем, Джиневра?
— В том, что я осмелилась вас любить.
— Скорее я должен просить у вас прощения в том, что внушил вам, сам того не зная, страсть, которая была для вас роковой.
— Вы меня жалеете?
— От всей души.
— Тогда я умру счастливой! — вскричала Джиневра. С этими словами она схватила кинжал шотландца и погрузила бы его в свою грудь, если бы ее рука не была удержана отцом.