— Так это-то твоя любовь? — печально произнесла девушка, выпуская из рук кинжал. — Хорошо, — прибавила она горько, — я буду жить, но это будет только во имя большого горя, большого позора!
— Ты найдешь убежище в стенах монастыря.
— Никогда!
Едва успела она произнести эти слова, как в галерее послышались поспешные шаги и в комнату вбежал Блунт.
— Нам изменили! — вскричал он. — Принц на свободе. Стража сложила оружие, повинуясь приказанию королевы.
— Гонзаго на свободе! Приказы короля отвергнуты, а я здесь! — вскричал с гневом Кричтон, обнажая шпагу. — Руджиери, охраняй свою дочь.
— Всякое сопротивление напрасно, — сказал Блунт. — Иначе я не вернулся бы с пустыми руками. Замок наполнен людьми герцога Неверского.
— А!
— Готов конвой, чтобы сопровождать принца по дороге в Мантую. Он уже сел в носилки.
— Проклятие! Но он не уйдет от меня, — вскричал Кричтон, — даже его собственные люди не осмелятся противиться приказам короля.
— Вы ошибаетесь, шевалье Кричтон, — сказал Андреини, появляясь вдруг на пороге комнаты, — имея приказ королевы, они осмелятся на все. Именем моего господина, принца Винченцо, я требую, чтобы мне выдали эту девушку.
— Прочь! — отвечал Кричтон в бешенстве.
— Солдаты! Сюда! — вскричал Андреини.
В ту же минуту выход из комнаты был загражден группой солдат и концы дюжины алебард были направлены в грудь Кричтона.
— А! Святой Андрей! — яростно вскричал шотландец. — Приказываю вам именем короля сложить оружие под страхом обвинения в измене!
— Во имя королевы, стойте твердо! — отвечал Андреини.
При помощи Блунта Кричтон хотел было уже проложить себе дорогу шпагой, как вдруг его остановил крик Руджиери.
С появлением Андреини к Джиневре вернулись все ее ужасы, и она, вырвавшись из рук отца, бросилась на алебарды, желая избавиться от жизни, становившейся для нее тяжелым бременем.
Но, избежав воображаемой опасности, несчастная бросилась навстречу действительной гибели. В ту минуту, когда она кинулась на смертоносные алебарды, Андреини поспешно схватил ее и с торжествующим смехом унес сквозь расступившиеся ряды солдат.
— Задержите его, пока я дойду до принца, — крикнул он солдатам, — а потом пусть он, если захочет, едет по дороге в Мантую.
— На помощь! — вскричал Кричтон, заставляя солдат отступить перед силой своего напора.
— Все напрасно, монсеньор, — сказал ему Руджиери, — я потеряю мое дитя. Но возмездие не уйдет от них. В Лувр! В Лувр!
Глава пятнадцатая
ТЮРЬМА
Некогда в Лувре было несколько подземных темниц, в которых содержались государственные преступники. В одну из них и был брошен Флоран Кретьен. Лишенный утешения, которое он находил в дни бедствий в целительном бальзаме Священного писания, старик проводил последние дни своей земной жизни в горячей молитве.
Уже близилось время, назначенное для казни, когда вдруг отворилась дверь и тюремщик ввел в келью женщину в маске и тотчас же молча вышел.
— Это вы, дочь моя? — спросил Кретьен, увидев, что вошедшая остается безмолвной и неподвижной.
— Да, — отвечала Эклермонда (а это была она), снимая маску, — я боялась помешать вашей молитве.
— Подойдите, — сказал проповедник, — ваше имя присутствовало в моих молитвах. Пусть ваш голос вместе с моим будет возноситься к престолу милосердия. Мои минуты сочтены, каждое мгновение дорого. Мне надо дать вам много советов. Но прежде всего я хочу призвать благословение Неба на вашу голову.
Эклермонда опустилась на колени и со слезами на глазах приняла последнее благословение старика. Но едва проповедник начал давать своей духовной дочери наставления, которые он считал необходимыми, как дверь снова открылась и тюремщик, введя человека, закутанного в широкий плащ, вышел так же бесшумно, как и вошел.
— Он пришел! — вскричала Эклермонда.
— Палач? — спросил спокойным тоном Флоран Кретьен.
— Нет, шевалье Кричтон, — отвечала принцесса.
— Он здесь! — вскричал Кретьен, и доброе лицо его слегка омрачилось.
— Он здесь для того, чтобы сказать мне последнее прости, — вздохнула Эклермонда.
— Принцесса Конде, — сказал сурово проповедник, — вы должны проститься с ним навсегда.
— Ваша воля исполнится, отец, — отвечала Эклермонда тоном печальной покорности.
— Ваш сан запрещает вам такой неравный союз, даже если бы религиозные убеждения шевалье Кричтона были одинаковы с вашими, — продолжал Кретьен.