Екатерина побледнела, но заговорила спокойным голосом.
– Продолжайте сударь, – обратилась она к Кричтону, – король этого желает. Мы вам ответим после.
– Чтобы доказать вам, госпожа, до чего вы обмануты, – сказал Кричтон, – я спрошу вас, по вашему ли распоряжению приготовлено это изображение?
И Кричтон вынул из-под платья маленькую восковую фигурку, точный слепок с особы короля.
– Именем Богородицы, нашей Святой Заступницы, – пробормотал Генрих, страшно побледневший от страха и гнева, несмотря на румяна, – наше изображение, ах!..
– С сердцем, проткнутым кинжалом, государь, – продолжал Кричтон. – Взгляните, вот то место, где оно было проколото.
– Я его вижу! Я его вижу! – воскликнул Генрих. – Святая Дева Мария!
– Государь, – воскликнул Руджиери, бросаясь к ногам короля, – выслушайте меня, выслушайте меня…
– Назад, неверная собака! – крикнул король, отталкивая от себя Руджиери, – одно твое прикосновение оскверняет.
Восклицания отвращения раздались среди окружавших короля. Засверкали шпаги, вынутые из ножен, и без вмешательства Екатерины Медичи, колена которой обнимал испуганный астролог, он погиб бы немедленно.
– Назад, господа! – воскликнула Екатерина, простирая свои руки над Руджиери, – не убивайте его, он невинен. Мы повелеваем вам вложить в ножны ваши шпаги.
– Успокойтесь, господа, – сказал король, к которому возвратилось его спокойствие. – Клянусь Богом, мы сами займемся делом этого изменника. Позвольте нам рассмотреть восковую фигуру поближе. Клянусь честью! Негодяй изобразил наши черты вернее нашего скульптора Варфоломея Пиера! Этот кинжал, вонзенный в сердце! Мы чувствовали эти три дня странную и непонятную тягость в этом месте. Это проклятое изображение сделано самим Руджиери?
– Это несомненно, государь, – отвечал Кричтон.
– Это ложь, государь. Я не принимал никакого участия в изготовлении. Клянусь моим спасением! – вскричал испуганный астролог.
– Твоим спасением, – повторил с насмешкой Шико. – Ну! Ты давно уже потерял всякую надежду попасть в рай. Клянись лучше твоей погибелью, неверный аббат.
– Я нашел эту фигуру в его комнате, – сказал Кричтон. – Ваше величество, конечно, отнесется к этой суеверной выдумке с тем презрением, которого заслуживают подобные покушения на вашу особу. Но это соображение не может освободить Руджиери от обвинения в измене против вас. За подобные поступки Ламоль и Коконас были отправлены на виселицу.
– И Руджиери также погибнет на виселице, если его измена будет доказана. Пытка заставит его признаться. После этого, сударыня, – продолжал Генрих, обращаясь к матери, – мы надеемся, что вы не будете более стараться оправдать поведение вашего астролога.
– Конечно нет, сын мой, если бы мы были уверены в его виновности, – отвечала Екатерина. – Но какое доказательство имеем мы в том, что это обвинение не придумано этим шотландским краснобаем, чтобы избавиться от врага, – а он признается, что Руджиери его враг.
– Совершенно справедливо, – подтвердил Руджие-ри. – Я докажу вашему величеству мою невиновность и открою причины, вследствие которых доносит на меня Кричтон. Только дайте мне нужное для этого время.
– Я сказал, что власть, могущественнее той, которой располагает Руджиери, замешана в этом деле, – начал Кричтон. – Это власть, это…
– Остановитесь! – вскричал Руджиери. – Предайте меня пытке, но не произносите этого имени, вы сами не знаете, что хотите сделать.
– Презренный! – воскликнул Кричтон. – Вы находите, что я слишком хорошо знаю о ваших преступлениях? Я читал исповедь вашего сердца. Я бы хотел сделать вам очную ставку с тем, кому вы изменили. Дай Бог, чтобы он был здесь, его присутствие уличило бы вас во лжи.
– Он здесь, – отвечал замаскированный незнакомец,, вдруг появившись среди гостей.
– Маска! – вскричал Кричтон.
– Наша маска! – сказал Генрих. – Мы начинаем немного понимать эту тайну.
Последовала минутная пауза, в продолжение которой никто не говорил. Маска наконец прервала молчание.
– Обвинение, возведенное вами на Руджиери, кавалер Кричтон, ложно, неосновательно и вероломно, и вы возвели его по злобе, зная его неосновательность. Я готов подтвердить это смертельным поединком, на который я, как защитник Руджиери, вас вызываю.
– И вы станете защищать вероломного Руджиери? Вы обнажите за него шпагу? – спросил Кричтон, смотря на маску с изумлением и недоверием.
– Король Франции, – сказала маска, преклоняя колено перед Генрихом, – умоляю ваше величество разрешить мне смертельный поединок с кавалером Кричтоном, любым оружием и без пощады.
Генрих колебался.
– Сын мой, – подхватила Екатерина, – эта ссора касается не Руджиери, а нас… Мы счастливы, видя, что нашлась шпага, готовая защитить нас. Вы не имеете права отказать в этой просьбе.
– В таком случае, вы имеете наше дозволение, – отвечал Генрих, – однако же…
– Итак, повторяю мой вызов, – прервала маска, вставая с гордостью и бросая на землю перчатку. – Я предлагаю вам, кавалер Кричтон, подтвердить ваше обвинение с опасностью для вашей жизни.
– Довольно, – отвечал Кричтон, – я принимаю ваш вызов и советую вам, сударь, не снимать маску, когда вы обнажите шпагу в защиту такого позорного и бесчестного дела. Я доволен, что решение участи Руджиери доверено моей руке. Жуаез, могу ли я рассчитывать на вашу помощь в этом деле? – продолжал он.
– Без сомнения, – отвечал виконт, – но разве ваш противник не скажет своего имени и своего звания? Вы знаете, что как рыцарь ордена Святого Духа вы не имеете права драться против человека ниже вас званием.
– Если я сам, господин виконт, пренебрегаю этим соображением, – возразила маска с высокомерием, – то мне кажется, что младший в семействе, всем обязанный случаю, как кавалер Кричтон, может сделать подобное же исключение. Мы встречаемся как равные только со шпагами в руках.