– Возвратимся к предмету вашей ссоры, – возразил студент Сорбонны. Довольный предстоящим поединком, он старался предупредить всякую возможность к примирению, пока еще можно было подливать масло в огонь. – Возвратимся к вашей ссоре, – сказал он громким голосом, глядя на Огильви, – надо согласиться, что как гуляка этот Кричтон не имеет себе равных. Никто из нас не подумает состязаться с ним в деле кутежа, хотя многие могут похвастаться, что умеют выпить. Брат Жан со жрицей Бахуса в придачу был жалкий пьянчужка по сравнению с ним.
– Он поклоняется не жрице Бахуса, а другим богиням, если не ошибаюсь, – добавил студент Монтегю, поняв, куда метит товарищ.
– Потому-то мы и дали такой ответ на его вызов, – отвечал студент Сорбонны. – Вероятно, вы помните, что под его дерзким вызовом нашему ученому сословию, который он выставил в стенах университета, было написано, что тот, кто хочет видеть это чудо учености, может искать его или в кабаке, или в веселых домах. Так ли это, Идальго?
– Я сам видел его в кабаке Сокола и в веселых домах. Вы меня понимаете?
– Ха, ха, ха, – засмеялись студенты. – Видно, твой Кричтон далеко не стоик, а последователь Эпикура, этот господин шотландец, ха, ха, ха!
– Поговаривают, что он знаком с дьяволом, – заметил с таинственным видом студент из Гаркура, – и что – подобно Жанне д, Арк —. он продал за временные блага свою душу. Оттого-то он так изумительно учен, так необыкновенно красив и ловок, так обольстителен с женщинами, так постоянно счастлив в игре в кости. Потому же он и неуязвим в битвах.
– Поговаривают, что он не имеет приближенного духа, который везде за ним следует под видом черной собаки, – добавил студент Монтегю.
– Или под видом карлика, как черный бесенок Козьмы Руджиери, – сказал студент из Гаркура. – Правда это? – спросил он, обращаясь к шотландцу.
– Кто это говорит, тот наглый лжец, – вскричал вспыльчивый Огильви. – Я вызываю вас всех вместе и каждого порознь, и ни один собрат из коллегии, к которой я принадлежу, не откажется поддержать мои слова.
Громкий насмешливый хохот раздался в ответ на выходку Огильви. Пристыженный тем, что своей бесполезной и глупой вспыльчивостью навлек на себя справедливые насмешки, он замолчал и старался не обращать внимания на поддразнивания.
ДЖЕЛОЗО
Бросая гневные взгляды на своих мучителей, Огильви нечаянно встретился с черными огненными глазами молодого человека, стоявшего в некотором от него отдалении, но слышавшего их спор. Казалось, он живо интересовался предметом ссоры и, видимо, глубоко сочувствовал Огильви. В его лице было что-то такое, что сразу привлекло внимание Огильви, несмотря на возбуждение, в котором он находился. Несколько минут он не мог отвести глаз от этого юноши, а когда перестал смотреть, то только для того, чтобы подумать о его необыкновенной красоте.
И действительно, этот юноша заслуживал внимания. Черты его лица своей нежностью и совершенством представляли резкий контраст с грубыми и пошлыми физиономиями, окружавшими его. При безукоризненной правильности лица он напоминал Гебу своим изящно очерченным подбородком, точно так же как и своими непокрытыми еще пушком возмужалости устами, выражавшими любезную приветливость и пылкую страстность. Но теперь уста эти были сжаты, а гордые и тонкие ноздри расширялись от гнева.
По наружности этому юноше можно было дать не более шестнадцати лет, а гибкость его тонких, женственных, хотя и вполне соразмерных членов доказывала его раннюю молодость; лишь огненные глаза, светившиеся умом, выражали мужество и решимость выше его лет. Пряди волос, черных как смоль, оттеняли его лицо, оливковый цвет которого обличал в нем уроженца юга. Костюм его, не имевший, впрочем, в себе ничего необыкновенного, не походил ни на костюм студента университета, ни на костюмы, бывшие в употреблении у добрых граждан Парижа. Маленькая шапочка из черного генуэзского бархата была надета набок, плащ из той же материи, но более широкого покроя, чем это было в обыкновении, застегивался золотой цепочкой и был драпирован с намерением по возможности скрыть стройность стана и придать больше мужественности узким плечам.
– Я возбудил ваше участие, молодой человек, – сказал Огильви, видя, что тот не сводит с него глаз, и делая несколько шагов, чтобы приблизиться к нему. – Могу ли вас спросить, к какой академии вы принадлежите?
– Я не принадлежу ни к какой из ваших школ, – отвечал юноша, отодвигаясь при приближении шотландца. – Я иностранец, привлеченный желанием узнать исход диспута, которым занимается весь Париж, вмешавшийся необдуманно в толпу, из которой я охотно бы вышел, если бы только была возможность, и принужденный теперь ожидать конца, который, как я надеюсь, – добавил он нерешительно и слегка краснея, – будет торжеством вашего несравненного соотечественника. Признаюсь, я не менее вас принимаю участие в его успехе.
В его голосе слышалась гармония, чудно отзывавшаяся в сердце Огильви.
"Я бы поклялся спасением своей души, – подумал он, – если бы эти слова не были произнесены этим мальчиком, что я слышу голос моей миленькой, говорящей со мной Марион, как она обыкновенно делывала это в те летние, давно минувшие ночи и в стране, очень далекой отсюда, и если бы эти глаза не были так велики и так черны, я бы поклялся, что это ее взгляд. Клянусь Святым Андреем, сходство удивительное! Мне хотелось бы узнать, не земляк ли он мне и ради чего он так горячо высказывается за Кричтона". – Эй! Молодой человек, – продолжал он вслух, – не шотландец ли вы, паче чаяния?
В ответ на этот вопрос молодой человек с трудом скрыл улыбку, но отрицательно покачал головой. Улыбка, открывшая его губы, продемонстрировала ряд блестящих как жемчуг зубов.
"Рот совершенно такой же, как у Марион", – подумал Огильви.
– Из Шотландии! – закричал студент Сорбонны. – Может ли быть что хорошее в этой проклятой стране? Я очень хорошо знаю этого молодого человека из Венеции, это один из джелозо, член Итальянской труппы, которая получила разрешение от короля на представление своих комедий в Бурбонском отеле. Мне показались знакомыми лицо и манеры, голос же совершенно убедил меня. Он поет арии в комедиях и, честное слово, очень хорошо. Дамы от него без ума. А! Мне пришла идея, у нас еще впереди одна или две минуты, отчего бы не скоротать их, слушая песенку! Что вы на это скажете, товарищ? Неужели мы упустим этот случай? Песню! Песню!