Оставим солдата предаваться напрасным сетованиям и безуспешным поискам ружья и снова отправимся вслед за нашим незнакомцем, который как только перепрыгнул через ров, сейчас же снова накинул домино, быстро продолжая свой путь по безлюдным улицам. Он скользил как призрак, не встречая никого, даже сержантов королевского дозора, которые обыкновенно постоянно находились в этом людном квартале. Но вдруг, когда он проходил мимо небольшой таверны Сокола, помещавшейся на улице Пеликана, дверь отворилась, и из нее вышли два товарища, громко шумевшие и принадлежавшие, без сомнения, к числу студентов, что доказывали их шляпы и одежда. Они, вероятно, направлялись домой и, как было видно по походке, не поскупились на возлияния Бахусу.
Один из них был высок ростом, худощав и с гордой походкой. Его поступь, хотя и не совсем уверенная, была легка и быстра, как поступь горца, а по плечам вились густые длинные волосы. Второй студент был плечистее и более крепкого сложения, он, видимо, старался не отставать от своего быстро шагавшего спутника. Маленькая четырехугольная шапочка покрывала его голову, украшенную темными, беспорядочно вьющимися волосами, оттенявшими мужественное, открытое лицо с серыми живыми глазами, горевшими необычайным огнем. В общем, его наружность являла большую физическую силу и ленивый, бездеятельный характер. За ним шел огромный бульдог, почти такой же неповоротливый, как его хозяин.
Читатель, конечно, легко узнал в этих студентах наших приятелей Огильви и Блунта. Их также узнал проходивший незнакомец, так какой тотчас же подошел к ним, окликнув первого по имени.
Огильви остановился с восклицанием, выражавшим радость и удивление.
– Вы мне очень кстати попались навстречу, Гаспар, – сказал незнакомец. – Вы сможете быть мне полезным.
– Скажите мне, каким способом! – вскричал Огильви. – Моя рука к вашим услугам.
– Я не сомневаюсь в этом, если в вашей голове сохранилось столько смысла, чтобы управлять вашей рукой, – отвечал незнакомец. – Дело, которое я предпринял, требует не одной только храбрости, но и хладнокровия, и вы могли бы принести мне более пользы, если бы избрали для ваших возлияний вместо вина воду этого фонтана.
– Мы выпили в честь Кричтона, победителя Парижского университета, – отвечал Огильви с упреком, – и не вам осуждать нас за это. Справедливо, что мой пульс бьется с удвоенной скоростью, но голова моя не очень еще разгорячилась, и если нужно, я могу окунуть ее в первом встречном фонтане.
– Что касается меня, – сказал Блунт, – я скажу вам только одно, благородный сеньор, что готов следовать за вами повсюду, куда бы вы ни повели меня. Выпитое мною в честь вашего славного имени вино и выкуренное одуряющее зелье – как французы называют свой табак – пожалуй, немного отуманили мою голову, но не ослабили моей храбрости. Я не разговорчив от природы и могу при необходимости держать язык за зубами. Если представится случай, я еще в силах владеть палкой или шпагой. Но если бы даже я и не исполнил своих обязанностей, то за мною по пятам идет мой непьющий товарищ, ум которого постоянно так же ясен, как и мой собственный. Он будет храбро помогать вам своими зубами и когтями. Сюда! Друид!
Собака отвечала на призыв своего господина глухим рычанием.
– Славный пес! – сказал Кричтон, которого читатель, вероятно, уже узнал. – Как бы было хорошо, если бы ты мог идти со мной.
– Клянусь Святым Дунстаном, если вы этого желаете, он пойдет с вами, благородный сеньор, – отвечал Блунт.
– Неужели он согласится покинуть своего хозяина? – недоверчиво спросил Кричтон.
– Он сделает все, что ему прикажет хозяин, – отвечал Блунт. И, наклонясь к собаке, он шепнул ей что-то на ухо, сопровождая свое приказание напыщенным жестом руки. Вероятно, животное его поняло, потому что тотчас же отошло от него и последовало за Кричтоном.
– Он не уйдет от вас, пока я его не позову, – сказал Блунт. – Друид сознает свой долг не хуже самого преданного человека.
– И точно, его понятливость удивительна, – отвечал Кричтон, – благодарю вас за доверие, с которым вы предлагаете мне такого драгоценного друга. Однако я попрошу вас оставить при себе вашу собаку. Мне угрожает неминуемая опасность.
– Я отдал вам мою собаку в виде залога, благородный сеньор, – отвечал с твердостью Блунт. – Сверх того, могу охотно предложить вам мою жизнь, так как вижу, что мне не легче расстаться с моей собакой, чем с жизнью. И поэтому я охотно предлагаю вам и то и другое. Мне неизвестна, да я мало об этом и забочусь, цель предприятия, а также то, чем все это кончится, но каковы бы ни были последствия, я готов на все. Жизнь не имеет для меня большой цены, и не существует такой опасности, которая бы могла устрашить меня. В этом отношении я придерживаюсь мнения Друида, который никогда не трогает слабого противника, находя его недостойным своих клыков, и никогда не старается избежать встречи с хищным зверем. Итак, ведите нас, мессир. Какое-то необъяснимое чувство побуждает меня участвовать в этом предприятии.
– А вы, Гаспар Огильви?
Крепкое пожатие руки было единственным ответом Огильви.
– Довольно, – сказал Кричтон, шагая впереди них и на ходу объясняя им свой план.
– Итак, джелозо, которого ранил кинжалом этот головорез-испанец, оказался девушкой, – сказал Огильви. – Клянусь Святым Андреем, участие, которое я к ней чувствовал, не кажется мне более таким загадочным, как прежде. Я охотно помогу вам исторгнуть ее из вертепа этого проклятого астролога и спасти от преследователя. Я был очень удивлен, увидев вас в маске и в этом костюме, но теперь все объяснилось. Вы хорошо поступаете, стараясь спасти ее, и, если бы никто за это не взялся, я бы сам, без всякой помощи, постарался бы это сделать. Молодая девушка? Клянусь честью, это очень странно!
– Менее странно, друг Гаспар, – заметил со смехом англичанин, – чем переворот, произведенный в твоих чувствах этим делом. Сегодня утром все, что походило на авантюризм, внушало тебе священный ужас, достойный самого почтенного Джона Кнокса. Теперь же, когда твоему воображению представляются два прекрасных глаза, ты не стыдишься сознаться в своем заблуждении. Ах! Я боюсь, что ты попал в сети врага. Эти черные глаза и темные волосы – опасная приманка, Гаспар. Все-таки она не более чем фиглярка.
– Ба! – отвечал Огильви. – Мое отвращение к этой профессии нисколько не убавилось, и если я проявляю к этой девушке участие, то только потому, что…