Но в ту же минуту случилось нечто, давшее новый оборот делу и возбудившее вновь драматические события. Увидя вошедших итальянцев, Джиневра вскрикнула. Один из них, услыша это, бросился к ней, и, прежде чем несчастная молодая девушка могла опомниться, она была уже во власти людей Гонзаго.
Броситься к ней на помощь и вырвать ее из рук похитителя было для Огильви делом одной минуты. Но его помощь была бесплодна. Джиневра спаслась из рук одного, только для того, чтобы быть тотчас же схваченной другим. Студент Сорбонны схватил ее и передал снова похитителям. В то же время Огильви не выпускал итальянца. Стараясь освободиться, тот выронил вдруг пакет, тотчас же узнанный шотландцем.
– Ко мне! – вскричал Огильви, наступая ногой на бумаги. – Блунт, ко мне! Вот документы, которые ищет Кричтон. Это доказательство происхождения принцессы. Ко мне! Ко мне!
– Боже мой! – вскричал Кретьен. – Помогите ему, молодой человек! Тут я сам взялся бы за шпагу! Помогите ему! Помогите ему!
Блунт не заставил себя просить. Он выхватил шпагу и, бросившись на итальянцев, уложил на месте первого попавшегося ему под руку. Но он не мог отвратить внезапный и роковой исход борьбы. Один из людей Гонзаго, воспользовавшись удобной минутой, погрузил свой стилет в грудь Огильви.
Шотландец даже не вскрикнул, хотя нанесенная рана была очень опасна и, нагнувшись, схватил пакет, не обращая внимания на сыпавшиеся на него со всех сторон удары.
– Возьмите его… вы знаете его назначение, – сказал он Блунту, отдавая пакет. – Не обращайте теперь на меня внимания, бегите… Найдите Кричтона, скажите ему… но нет, идите, идите скорей!
– Ступайте за мной, – прошептала, хватая Блунта за руку, Фредегонда, приблизившись к сражающимся под защитой швейцарца. – И вы, святой человек, идите, – продолжала она, обращаясь к проповеднику. – Вы не сможете ничего сделать для этого несчастного, а ваше присутствие только еще более усилит ярость этих убийц… Жак! Обратите внимание на их шпаги! Господи, сжалься над нами! Не дайте им подойти!.. Я найду, чем наградить вашу храбрость!.. Идите же сюда, сюда!
Но Блунт остановился в нерешительности.
– Клянусь Святым Бенуа, я никогда не показывал спины неприятелю. Разве я могу бежать, когда мне надо отомстить за друга.
– Если ты хочешь отомстить за меня, беги, беги скорей! – вскричал Огильви, который, собрав остаток сил, мужественно отражал нападение врагов.
В эту минуту шпага одного из итальянцев пронзила ему грудь, и он упал.
– Иди же! Иди, – прошептал он замирающим голосом. – А! Он спасен! – вскричал он радостно, видя, что Блунт и Кретьен под защитой длинной шпаги швейцарца и клыков Друида уже выходили из таверны в маленькую дверь, не замеченную до сих пор нападающими.
Когда эта дверь была заперта и загорожена колоссальной фигурой сержанта, торжествующая улыбка осветила лицо Огильви.
– Теперь я могу умереть спокойно, – прошептал он.
В это время итальянцы завязали рот несчастной Джиневре, чтобы помешать ей кричать, и исчезли со своей добычей, не обращая внимания на просьбы Фредегонды и бессильные угрозы шотландца.
– Неужели никто из вас не придет к ней на помощь! – вскричал Огильви, обращаясь к студентам. – Вы думаете, это мужчина? Нет, это девушка… неужели вы допустите оскорбления женщины! Помогите! Помогите, если вы люди!
– И ты воображаешь, что мы пойдем ее защищать? – сказал насмешливо сорбоннский студент, проходя мимо Огильви. – Наше возмездие полно. Ты теряешь жизнь и любовницу. Пойдемте, товарищи, надо спешить на турнир… Это хорошее предзнаменование. Может быть, судьба Кричтона будет такой же, как у этого шотландца. Мы увидим… А знаете что, товарищи, не поймать ли нам этого еретического проповедника?.. На Пре-о-Клерк и для него хватит дров.
Едва студенты вышли на улицу, как в залу Сокола вошли люди виконта Жуаеза.
– Где молодой человек, которого мы должны были проводить из Парижа? – спросил их предводитель, с изумлением и испугом оглядываясь вокруг.
– В руках… – прошептал Огильви. Но прежде чем храбрый шотландец смог докончить свою фразу, он замолчал навсегда.
ПРОЦЕССИЯ
Так как назначенный для турнира час был уже близок, в окрестностях Лувра виднелись густые толпы любопытных, спешивших со всех концов города.
Тут были представители всех классов населения столицы, от мирного буржуа со своей супругой, легко узнаваемых по скромному костюму (в те времена костюм определялся королевскими указами), до грубого полуодетого лодочника и веселого ремесленника, обитателя берегов Сены. Мы должны упомянуть также о целой армии бездельников, нищих и безымянных бродяг всякого рода.
Среди толпы виднелись члены магистрата Сите, прево, купеческие старшины и их люди в двухцветных платьях, красных и коричневых, сержанты, мушкетеры городской стражи.
Как и всегда в подобных случаях, большую часть толпы составляли представительницы прекрасного пола. На одну каску или шляпу приходилось десять шелковых или кисейных чепчиков.
Не было недостатка и в членах различных религиозных братств. Серые и рыжие рясы, капюшоны и бритые головы виднелись там и сям. Кордельеры, кармелиты, минимы смешивались с высшими сановниками церкви. Студенты, не пропускавшие никаких зрелищ, прибывали целыми толпами.
Временами проезжали группы всадников, спешивших в Лувр в сопровождении целой толпы лакеев, богато разряженных по последней придворной моде.
Вот показались носилки Маргариты Наваррской, и народ раздвинулся в обе стороны, сбиваясь в более плотные массы. Надежды зрителей увидеть прекрасную королеву не оправдались. Маска закрывала ее лицо, и она откинулась в глубину носилок, как бы желая скрыться от всех взглядов.
Ее спутница, Ториньи, напротив, нисколько не старалась спрятаться. Лебяжья шея красивой и живой флорентийки возвышалась над краем носилок, ее белая рука, украшенная множеством колец, небрежно поправляла локоны черных, как вороново крыло, волос.
За носилками Маргариты следовал губернатор Парижа Рене де Вилькье, считавшийся обладателем лучших экипажей во всем Париже.
Потом раздались звуки труб и топот лошадей, и перед толпой медленно проехал великолепный отряд гасконских дворян – "сорок пять", называвшийся так по числу всадников, состоявших под предводительством барона д'Эпернона. Лучи солнца весело играли на их кирасах и остриях их копий. Последние четырнадцать были полностью закованы в сталь и носили через плечо желтые шарфы. Затем следовали двое пажей, на рукавах которых были вышиты гербы барона, за ними оруженосцы, тащившие его щит, и, наконец, сам барон в темной броне, богато украшенной резьбой и золотой насечкой.