За долгую жизнь ее не раз обвиняли в многочисленных преступлениях, на нее возлаг али ответственность за все беды, истощавшие Францию в последние десятилетия. Но лишь считанные обвинения были справедливы, остальные — клевета. Часто мучившая ее совесть теперь, под конец, была спокойна. Она знала, что действовала всегда на благо государства и никогда — в угоду своей гордыне. Ее муж, которого она так страстно и безответно любила, оставил ей в наследство разрушенную страну, растерзанную, нищую, опустошенную междоусобными войнами и иноземными вторжениями. Она сделала все возможное, чтобы оставить потомкам, своим обожаемым сыновьям, большое, сильное и влиятельное королевство.
Екатерина вспоминала. Вспоминала тот день, когда еще совсем девочкой прибыла во Францию из своей далекой Флоренции, исполненная стольких страхов и надежд. Будущее пугало неопределенностью — ей предстояла встреча с мужем, которого она никогда не видела, с совершенно незнакомой страной. В этот момент ей вспоминалось все так, словно случилось это всего несколько лет назад, а ведь прошло больше полувека. Была ли она хоть раз счастлива в этой стране? Она сама себе удивилась, ибо никогда не задавалась вопросом о вещах столь сокровенных. Может ли королева быть счастлива? Она не находила ответа. Конечно, было время, когда казалось, что такое возможно, но оно ушло безвозвратно. На протяжении всей жизни обстоятельства меняли ее характер, закаляли волю, делая Екатерину Медичи замкнутой и бесстрастной. Постепенно она утратила уверенность в своей способности испытывать какие-либо чувства. Прежде всего она была королевой — не женой, не матерью. Это не выбор, а судьба. А она не раз убеждалась на горьком опыте, что с судьбой бороться бессмысленно.
2
Мне холодно. Очень холодно. Не могу согреться. Говорят, что снаружи все еще идет снег. Как грустно. Я всегда ненавидела зиму за холод, за снегопад, мешающий путешествовать, за слишком короткие дни. Я люблю встать рано, на заре, до восхода солнца, распахнуть настежь окна, чтобы впустить свежий воздух и ароматы утра. На моей родине зимы были мягче. Какой прекрасной осталась в памяти моя Италия. Говорят, что в далеких воспоминаниях о временах нашей молодости места и люди предстают иными, чем были на самом деле. Может быть. Столько лет прошло, а я ни разу не побывала в Италии с того дня, как приехала сюда, чтобы выйти замуж. Но всю жизнь хранила в душе тепло моей страны, улыбки моих соотечественников, их доброжелательность, красоту наших площадей, наших дворцов, наших садов. И хотя я гораздо больше лет прожила здесь, во Франции, чем в Италии, но — наверное, это зов крови — я ни на минуту не переставала чувствовать себя итальянкой. Я живу во Франции пятьдесят шесть лет и все еще говорю по-французски с акцентом, который выдает мое происхождение и вызывает ядовитые насмешки моих подданных.
Меня заверили, что все камины замка растоплены, а я все равно не могу согреться. Я королева Франции, и я умираю от холода. Пятьсот человек у меня в услужении, а я умираю от холода. Что будет после моей смерти с моими двумястами фрейлинами, шестьюдесятью шестью камердинерами, пятьюдесятью восемью советниками, ста восемью секретарями, пятьюдесятью одним капелланом, двадцатью тремя докторами, пятьюдесятью лакеями, сорока поварами и со всеми остальными, кто так верно служил мне все эти годы? Надо будет позаботиться о них, назначить каждому небольшую пенсию. Как же я тоскую по Тинелле, моей маленькой Тинелле, самой преданной из моих камеристок. Прошло уже семнадцать лет с той страшной ночи Святого Варфоломея, когда она пропала. Стала ли она одной из стольких невинных жертв той ночи? Я так никогда и ничего больше о ней не слышала. Будь она жива, она бы не оставила меня. Она была бы сейчас здесь, сидела бы рядом, ухаживала за мной с безоглядной преданностью. Я любила ее как дочь и заботилась о ней с первого дня ее жизни, когда умерла ее мать. Бедная моя Тинелла! Что же с ней приключилось? А ведь я предупреждала ее, чтобы она оставалась возле меня, чтобы не покидала моих покоев. Для чего ей понадобилось выйти, пренебрегая опасностью? Я всегда обращалась с ней ласково, словно она была полноправным членом моей семьи. Так я обещала на смертном одре ее матери. Господь свидетель, я сделала все, что в моих силах, чтобы найти ее, но тщетно. Тинелла исчезла во мраке той ужасной ночи.
Тоскую, словно простолюдинка, по своему прошлому, как будто можно вернуться назад, стереть годы. Все возраст виноват или эта проклятая лихорадка, что столько дней не отпускает меня. Я уже слишком стара, мне почти семьдесят лет.
А ведь никто, включая меня, и представить себе не мог, что я столько проживу. А мне все-таки удалось. Мне исполнится семьдесят всего через несколько месяцев, девятнадцатого апреля. По странному совпадению я родилась в тот самый день и час, когда умер Леонардо да Винчи. Я во Флоренции, а он здесь неподалеку, в Амбуазе. Наши жизни пересеклись. Мне было бы приятно познакомиться с ним, впитать в себя его гений, его познания. Но не суждено было. Судьба всегда сильнее, чем мечты королевы, даже самой могущественной. Леонардо — флорентиец, как и я. Вспоминал ли он наш город на смертном одре, как я его сейчас вспоминаю?
У нас с ним много общего: любовь к искусству, любознательность, страсть к неизвестному, ко всему, что так пугает плебеев и нищих духом, боящихся собственной тени. Нас объединяет и мой свекор, король Франциск I. Это он пригласил нас обоих во Францию. Леонардо он призвал, чтобы тот работал на него, чтобы французский двор мог соперничать с нашими изысканными итальянскими дворами. А меня он пожелал видеть супругой своего сына, чтобы через этот брак воплотить свои мечты о господстве над Италией. Не я сама его интересовала, а союз с моим дядей, Папой Климентом VII. Но тут старик просчитался. Он получил лишь une fille nue,[1] как он сам выразился позже, когда Папа Климент умер прежде, чем он смог начать свою кампанию против Италии. Тогда все его проекты, одобренные первосвященником благодаря этому брачному союзу, пошли прахом.
Все эти люди, что смотрят на меня, похожи на стервятников, ожидающих моего последнего вздоха. Ну почему же мы, королевы, не можем спокойно умереть в одиночестве? Всю жизнь на виду, в окружении чужих людей — любопытных, могущественных и бесполезных, спесивых и самодовольных, готовых следить за каждым твоим движением, если это может принести им хоть малейшую выгоду. Чем ничтожнее они, тем более значительными себе кажутся. Подлецы. Горе нам, королевам. И все-таки, сколь бы высоким ни представлялось наше положение, неизбежно наступает миг, когда и мы должны проследовать путем всех смертных, через последний порог к вечному сну. Пришло ли время соединиться с ушедшими до меня? А мой сын, король? Где мой сын? Нет, должно быть, не пришел еще мой последний час. Его бы предупредили. Без него нельзя. Он мой сын, он король. Его покои прямо над моими, этажом выше.
Если не ошибаюсь, сегодня пятое января. Памятная дата. Много лет назад пятого января был убит мой кузен Алессандро по приказу Лоренцино. Алессандро, презренный негодяй. С детства я ненавидела его за злобный нрав. Он был жесток и глуп. И оказывал скверное влияние на нашего кузена Лоренцино. Бедный Лоренцино. Наказанием ему стала его собственная трагедия. Несчастный, он надеялся отнять у Алессандро герцогство Флорентийское. Если я умру сегодня — умру в один день с Алессандро. Скверное совпадение. Но разве иные совпадения бывают? Боюсь, что это так и останется одной из многих тайн астрологии, моей великой страсти. Изучение и познание звезд, под которыми мы рождены, — наука, которую многие считают варварством, ересью. Меня часто обвиняли в колдовстве. В самом деле, могут ли существовать совпадения? Боюсь, у меня уже не хватит времени выяснить это. Впрочем, не важно. Я умираю. И вместо того чтобы искать утешения в вере, обеспечивая себе место там, наверху, я, как простая старуха, нищая, нищая и глупая старуха, вспоминаю прошлое, как будто воспоминания могут помочь мне, заново вдохнуть в меня жизнь, оправдать мои грехи и ошибки. Ошибки супруги, матери, королевы. Но были ли это действительно ошибки? Разве у меня был выбор? Я принимала решения, потому что кому-то следовало принять их. Трудно ли, легко ли, но кто-то должен был решать. Я всегда действовала на благо государства, во имя сохранения трона и безопасности моих детей. Я была сильной женщиной, ибо того требовал мой долг. Выбирать не приходилось, и помощи ждать было не от кого. Я всегда сама заботилась о бесчисленных нуждах страны, потому что никто вокруг не заслуживал доверия, потому что кто-то должен был защищать интересы этого бедного королевства, а не только свои собственные. Если б я не правила железной рукой, кто знает, что сталось бы с Францией под властью аристократов, бессовестных расточителей, готовых на что угодно, лишь бы умножить свои богатства. Сейчас я чувствую себя такой слабой. Мучит ревматизм, силы покидают меня. А ведь мне еще столько нужно сделать. Я не могу оставить своего сына одного. Мой сын, король. Мой господин. Груз этого королевства слишком тяжек для его слабых плеч. Генрих всегда был слабым. В этом, увы, он похож на своего отца. Тот тоже был слабым человеком, рабом своих капризов и страстей.