Решив, что это не его дело, слуга отложил сумку в сторону и принялся не слишком усердно вытирать пыль со дна сундука. Закончив работу, он снова закрыл крышку. И что ему теперь делать с сумкой? Убрать ее обратно или сообщить, что все готово, и рассказать о своей находке? В конце концов он положил сумку на крышку сундука. Пусть будет на виду, тогда он обязательно о ней вспомнит и выяснит, как ему поступить. Жан собрался было позвать Морье, как вдруг его одолело любопытство. Что может быть в такой тяжелой сумке? Да и кому повредит, если он заглянет в нее одним глазком? Только чтобы удовлетворить свое любопытство. Он огляделся и открыл сумку.
Внутри лежал какой-то твердый предмет, завернутый в кусок ткани. Что за черт? Стало еще любопытнее. Вдруг это забытая кем-то ценная вещь? Судя по количеству пыли, сундуком давно не пользовались. Вполне возможно, что кто-то оставил внутри него сумку, а потом забыл про нее.
Жан начал разворачивать ткань. В ноздри ему ударил странный запах. Как будто что-то сгнило. У него мелькнула мысль, что лучше отказаться от этой затеи, завернуть все обратно и засунуть в сумку, как было. Но любопытство оказалось сильнее, и он снова взялся за сверток. Быть может, ткань просто сгнила оттого, что долго пролежала в сундуке. В его душу закралось неприятное сомнение. А что, если это заколдованная вещь, из тех, что используют ведьмы, чтобы насылать проклятия? Он наслушался рассказов о ведьмах, когда только поступил на службу в Лувр. Поговаривали, что коро-лева-мать служит черные мессы и занимается ворожбой. До него доходили слухи об истлевших саванах, в которые завернуты мертвецы, похороненные на кладбищах. И якобы по ночам процессии ведьм ищут такие саваны со свечами в руках. А потом, завернув в них что-нибудь диковинное вроде куриной лапки или сушеной жабы, посылают тем, на кого собираются навести порчу. От этих мыслей у Жана мороз пробежал по коже. Он невольно бросил сверток на крышку сундука.
Однако искушение оказалось слишком велико. Он снова потянулся к своей находке. Действуя сначала осторожно, потом все быстрее, он развернул ткань до конца. Показался какой-то предмет. Жан сгорал от нетерпения узнать, что же это такое, пока кто-нибудь не пришел и не забрал сумку. О ней наверняка все забыли. А значит, ее содержимым можно ни с кем не делиться. Оставить все себе. Он частенько видел, как лакеи воровали из дворца все, что плохо лежит, — серебряные ложки, блюда и вазы с вензелями династии Валуа, — чтобы потом продать потихоньку. Не слишком ценные вещи, исчезновения которых никто не заметит. Уже много лет в резиденциях французских монархов не составлялись реестры имущества. Короли давно потеряли счет своим богатствам. Время от времени какого-нибудь ни в чем не повинного лакея обвиняли в том, что он разбил блюдо или вазу и промолчал об этом. Однако чаще всего никто не обращал на это внимания.
Ткань была пропитана студенистой массой, прилипающей к рукам. Может быть, это все нарочно так завернуто, чтобы таинственный предмет не повредился. Каково же было удивление Жана, когда в результате у него в руках оказалась большая книга. И это все? На что ему эта старая книга? Он попытался полистать ее, но оказалось, что страницы слиплись между собой. Читать слуга не умел, но ему все равно было любопытно, о чем идет речь. Он поднес пальцы ко рту и, смочив их слюной, попытался перелистать первые страницы. Это потребовало усилий, поскольку страницы были склеены по три-четыре вместе. Каждая содержала странный рисунок, значение которого Жан понять не мог. Одни рисунки были цветные, другие — черно-белые. Под ними располагался красивый рукописный текст. Первая буква каждой главы была раскрашена красным и пурпурным цветами и выписана гораздо более крупно, так что занимала пять или шесть строк.
Жан так и не сумел даже приблизительно определить, о чем книга, зато убедился, что она очень ценная. Знай он, кому она принадлежит, можно было бы вернуть ее и получить хорошее вознаграждение. Но, к сожалению, в сумке не было ничего, что позволило бы определить ее хозяина. Быть может, подумал Жан, удастся найти торговца книгами, который дорого заплатит за нее.
Жан не знал толком, что теперь делать. Поразмыслив, он не придумал ничего лучше, чем найти для книги надежный тайник, где никто из прислуги на нее не наткнется. Сейчас ему все равно не вынести ее из дворца. Ведь он на службе, кто-нибудь может заметить и донести на него. Да, пожалуй, лучше всего хорошенько спрятать книгу, а потом вернуться за ней. Рано или поздно представится случай забрать ее. Только вот где ее спрятать? Нужно укромное место. Жан внимательно оглядел все углы зала. Ничего подходящего. Пока он пытался что-нибудь придумать, послышались шаги. Кто-то приближался. Надо было немедленно решить, куда девать книгу. Недолго думая Жан сунул ее под подушку ближайшего кресла. Потом, когда будет время, он перепрячет ее в более надежное место. Шаги все приближались. Он едва успел ногой запихнуть сумку и кусок ткани за висевшую возле двери занавеску и опуститься на колени перед сундуком, делая вид, что последний раз проходится по нему тряпкой, как появился дворецкий Морье.
— Ты закончил с сундуком? — спросил он строго. — Не обязательно оттирать его до блеска. Ценности в нем никакой. Господа секретари всего лишь сложат туда свои бумаги, которые будут лежать там до скончания веков, и никто о них не вспомнит.
— Я как раз решил последний раз пройтись по нему тряпкой, и все, — ответил Жан. — Поверьте, все останутся довольны.
— Очень надеюсь. — Дворецкий осмотрел сундук. Выглядит вполне чистым. Не к чему и придраться. — Ладно, можешь нести его. Они тебе скажут, куда поставить. Поднимай.
— Один?! — возопил слуга. — Он же весит черт знает сколько! Я не смогу поднять его один. Сюда его двое тащили.
— Ну хорошо, — смилостивился дворецкий, — пошлю кого-нибудь тебе в помощь.
Морье пошел искать второго лакея. От этого Жана решительно никакого толку.
Когда дворецкий удалился, Жан вдруг почувствовал тошноту. Дышать стало трудно. Голова кружилась. Он сел на сундук, пытаясь прийти в себя и не понимая, что с ним происходит. Резкая боль пронзила желудок. Он сполз на пол, корчась в мучительных спазмах. Он не успел даже вспомнить, что же такое он съел сегодня утром. Жан задыхался, словно невидимая рука сдавливала ему горло. Он попытался позвать на помощь, но не сумел издать ни звука. Странная зеленоватая слизь выступила у него на губах. На долю секунды мелькнула мысль о проклятии ведьм и истлевшем саване. Но додумать ее он не смог. Он был уже мертв.
Когда дворецкий Морье вернулся в сопровождении другого слуги, они обнаружили в углу скорченное, безжизненное тело Жана. Удивившись, дворецкий осмотрел его и, не обнаружив ран, заключил, что Жан скончался от несварения желудка. В конце концов, дворецкий не был лекарем, да и слуга при жизни доставлял ему одни неприятности. Морье распорядился унести труп. Все равно от этого Жана никогда не было никакого толку.
22
За этот вечер королева так и не приняла окончательного решения по поводу расправы с вождями реформистов, намеченной на грядущую ночь. Она не переставала думать об этом, взвешивая все «за» и «против». Но сколько ни размышляла, другого выхода из положения не приходило ей в голову. Если она ничего не предпримет, то вскоре окажется беззащитной, полностью отстраненной от власти и, возможно, будет сослана в один из своих любимых замков на Луаре. Готова ли она удовольствоваться скромной ролью матери короля? Одна мысль о потере влияния приводила ее в ужас. Екатерина не верила в способность своего сына противостоять войскам европейских монархов-католиков, готовым броситься на помощь единоверцам. Не верила, что он в состоянии наполнить вечно пустующую казну государства. А между тем голод все сильнее разжигает очаги недовольства королем и его политикой терпимости по отношению к новой религии. В любой момент может вспыхнуть мятеж. Необходимо, жизненно важно сохранить бразды правления в надежных руках. А чьи руки тверже, чем у нее? С другой стороны, можно ли найти какой-то выход, не требующий кровопролития?