И когда на волнах эфира прилетел, наконец, категорический и свирепый (с угрозой расстрела!) приказ самого Ленина (а он умел приказывать и наказывать!), матерясь и проклиная все и вся, так и не добравшись ни к богатой добыче, ни к европейской славе, Буденный бросился к Варшаве, — было уже поздно. Оправившаяся кавалерия Галлера остановила его под Замостьем. Когда он все же прорвался к Варшаве, то застал армии Тухачевского в отступлении. Несколько часов опоздания оказались роковыми. История уже перевернула свою страницу. Опытный, спокойный стратег, французский генерал Вейган, прилетевший из Парижа на выручку, угадал слабое место растянувшихся в бешеном напоре армий «красного Бонапарта» и ударил отчаянным ударом собранных в кулак последних сил в место слабого стыка, по тылам армии Хведина, в прошлом саратовского парикмахера. Свершилось, как говорили после поляки, «Чудо на Висле». Варшава, Польша и Европа были спасены…
Тухачевский скрипнул зубами, вспомнив страшный разгром своих армий. Только несколько километров оставалось до Варшавы. Не будь тогда влияния этого хитрого, себе на уме, честолюбивого грузина, толкавшего простецкого Буденного на завоевание собственной славы, история сложилась бы иначе… Иногда грамм, сантиметр, секунда, слово, жест, короткое решение — решают судьбу…
Тогда, в 1920 году, Европа была спасена случайностью. Волосок, на котором висела ее судьба, случайно выдержал. А если бы?.. Куда вынес бы ураган побед над Европой самого Тухачевского?.. Эх!.. Пусть потом, после разбора причин неудачи самим Лениным, Сталин был отстранен от военного руководства, а Ворошилов получил взбучку, но того, что было потеряно — удачного момента и ситуации — не воротишь назад.
Ну, а теперь? Польша, правда, та же. То же самоуверенное, панское чванство, тот же хаос, та же внутренняя борьба в стране. Нет, Польша не страшна теперь. Но за ее спиной выросла крепкая сила новой Германии. За декоративной стеной хвастливых польских орлов наливается военной силой громадная страна, обойденная на мировом пиру, затаившая обиду, злобу и ярость, и готовая на все усилия, на все жертвы. Страна, нашедшая себе национально-объединяющую идею возрождения и реванша, и нового вождя-фанатика, яркого носителя идеи национализма, сплочения, дисциплины, мощи и организации. И эта молчаливая сила растет и крепнет. Она политически враждебна Советам, она перестает скрывать свою жажду гегемонии в Европе и, кроме того, она задыхается в своих песчаных бедных землях. У нее отняты колонии и она жаждет земли. «Дранг нах остен» становится все яснее и яснее лозунгом просыпающейся активности и агрессивности новой Германии.
Старые идеи тевтонского владычества над «диким славянским востоком» опять проснулись в стране, лихорадочно подстегивающей деторождение и «пушкорождение». Для избытка народонаселения Германия не видела иного выхода, как отобрать «Лебенсраум», — жизненное пространство, — у других… Принцип морали каннибала царствовал в государственной политике наци: «зло — это когда у меня украдут и добро — когда я сам украду»… Правда, ленинский принцип мало чем отличался от этого — «морально то, что служит делу революции»…
Но не его, полководца, дело было разбираться в таких щекотливых тонкостях. Пусть дипломаты и политики судят, когда объявить войну, философы — как оправдать ее, а журналисты и поэты — как зажечь боевой огонь. Его дело, дело военного организатора, думать о том, чтобы армия была готова к наступлению и обороне… Но если война неизбежна, то готова ли уже Россия к этому страшному испытанию?
Опять потухла трубка. Тухачевский нервно выколотил ее о борт пепельницы, набил табаком и снова голубой дымок лаской пробежал по его нахмуренному лбу. Затянувшись несколько раз, маршал в задумчивости подошел к открытому окну… Откуда-то издалека донеслись гулкие шаги шедшей по улице военной части.
завел высокий чистый тенор, и хор дружно подхватил:
опять прозвенел тенор, и опять уверенно и твердо загремел хор: