Ягода, впившись глазами в лицо Сталина, не видел, с какой торжествующей усмешкой смотрел на него самого Ежов. Но секунды проходили. И какие секунды!.. Ягода, наконец, опомнившись, бросился к Сталину.
— Ну, слава Богу, Иосиф, что ты остался здесь.
Голос Ягоды звучал уже почти спокойно и непринужденно. Радость его была инсценирована прекрасно. Он был подлинно стальным человеком и ничто не могло надолго вывести его из равновесия.
— Ха-ха-ха, — рассмеялся Сталин, добродушно пожимая руку наркома. — Это, вероятно, в первый раз наш милейший Генрих Бога вспомнил. Ха-ха-ха… Вот что значит, когда человек волнуется, увидев своего любимого вождя живым и здоровым, вместо котлеты. Мне мой ангел-хранитель шепнул, что лучше не лететь… А вот ты, Генрих, как ты мог это проворонить?
В голосе Сталина, несмотря на мягкую шутливость тона, прозвучало что-то грозное. Ягода деланно спокойно пожал плечами.
— А чорт его знает. Я немедленно подниму всех на ноги, чтобы раскопать эту историю до самых корней. Всего никогда учесть невозможно. Все было проверено до точки. Кстати и все семеро летчиков были вне всяких подозрений. А враг пробрался, все-таки.
— Да, конечно, конечно, — с чуть заметной насмешливостью поддакнул изящный Каганович, стремясь рассеять грозовое напряжение. — За всем не усмотришь! Это, как у меня недавне в Нижнем был «один вредительский процесс». Вызвали туда, как эксперта, одного ста-а-а-рого профессора. Тот бубнил, бубнил… Председателю надоело, он и спрашивает прямо: «Да вы мне, товарищ профессор, прямо скажите — можно считать, что сюда контрреволюция влезла?» А тот пожал плечами и покачал лысой головой. «Ничего не могу вам сказать, товарищ председатель. Пути контрреволюции неисповедимы…»
Сталин опять рассмеялся.
— Неисповедимы, говоришь? Ну, ну… Но только для нас, марксистов, это никак не объяснение. У нас случайностей и мистики быть не должно… Вот что. Генрих, — обратился он к Ягоде и голос его стал сухим и твердым. — Мы тут налету обсудили создавшееся положение и считаем, что ты, к сожалению, начал выпускать вожжи из рук. Оно и понятно — столько лет без отдыха ведешь громадную работу. Не мог не устать. Заработался. Вот мы и решили дать тебе немного отдыха. Так что я пока перевожу тебя на должность Наркомсвязи. А свой наркомат передашь Ежову.
После этих слов воцарилось напряженнейшее молчание. Ягода смотрел в черные непроницаемые глаза Сталина и кровь отливала от его сердца. Какие-то змейки не то ужаса, не то озлобления поползли по нервам. Лихорадочно заработал мозг. Момент был решающий. Ни своих опасений, ни своих мыслей высказать здесь было нельзя.
— Ну, что ж, Иосиф, — так же спокойно ответил он. — Я, пожалуй, и сам бы не прочь отдохнуть. Тебе виднее, что и как лучше для страны и революции.
Острые глаза Ежова не заметили в своем противнике никаких внешних следов волнения и растерянности. Он с некоторым удивлением взглянул на Сталина, который одобрительно крякнул, как бы невольно хваля стальную выдержку Ягоды.
— Ну, вот и отлично, Генрих. Так и решим… Пока что будем держать это решение в секрете. Ты пока строго обследуй аварию «Максима» и потом потихоньку подготовь Наркомат и дела к сдаче Николаю.
— Есть, товарищ Сталин. Во всяком случае, командира звена истребителей и начальника летного отряда я сейчас же расстреляю.
— Ну, это дело твое, — пожал плечами Сталин. — Для острастки неплохо. Пусть другие внимательнее будут. Да и приготовь, кстати, данные для официальной версии причин аварии. Лучше всего, думаю, сказать о внезапном помешательстве пилота. Всем, кто был при отлете, дай срочное приказание молчать, что я был в «Максиме». Те, на машине, никому уже не скажут… А теперь, Генрих, иди двигай свои дела…
Ягода пожал протянутую ему Сталиным руку, кивком головы попрощался с молчаливо смотревшими на него Тухачевским, Кагановичем и Ежовым и направился к дверям. Сталин встал проводить его и дружески потрепал отставленного наркома по плечу.
Сохранивший все свое самообладание, Ягода прекрасно понял, что означало присутствие маршала Красной армии в этой комнате. В возможном бою за власть Сталин хочет использовать против него силу армии. Ну, что ж, может быть, еще поборемся.