Внезапно Пенза усмехнулся. Ему пришло в голову, от какой, в сущности, мелочи может часто зависеть судьба целой страны. Вот из-за каприза девчонки он, маршал Тухачевский, подставит под совершенно ненужную смертельную опасность свою голову; Голову, которая теперь решала вопрос о судьбе России и от которой эта судьба реально зависела. Как путано и подчас ерундово складываются извороты и узлы жизни!
— Ну, что — готово? — сухо спросил он. В его голосе не было заметно абсолютно никакого волнения. Инструктор с удивлением посмотрел на твердое лицо.
Он привык к колебаниям и волнению прыгунов. А тут — ни в голосе, ни в лице не было и тени тревоги. Только какая-то непонятная досада. Бывают же такие каменные люди…
— Готово, товарищ. Все проверено. Осечки не будет. Прыгайте, не бойтесь ничего.
Рабочий презрительно пожал — плечами, поглядев на чуть растерянное лицо инструктора.
— Ладно. Только если там что — придется вам самому безвременно погибшему маршалу некролог писать.
Инструктор не сообразил, что, собственно, значили странные слова рабочего, когда тот, уверенно подойдя к краю вышки, — приветственно махнул кому-то рукой и смело прыгнул вниз.
Таня затихла и молча прижалась к Ведмедйку, пока Пенза в лифте поднимался наверх. Когда же темная фигура нового приятеля, с горбом парашюта за спиной, показалась на краю 60-метровой вышки, девушка замерла, закрыла глаза и в волнении вцепилась ногтями в руку друга.
Черная фигура отделилась от края и в толпе пронеслось единодушное «а-а-ах». В этом «ах» было, кроме удивления, и какое-то разочарование, ибо за спиной падающего сразу же вырос белый гриб и через секунду широкий купол белоснежного парашюта остановил стремительное падение прыгуна. Прошло еще несколько секунд плавного падения и Пенза благополучно приземлился на мягкой песчаной площадке. Толпа зрителей прорвала ограду и повалила к смельчаку. Но первой, позабыв про больную ногу, к Пензе примчалась Таня. Не думая, что она делает, девушка кинулась в порыве восторга на шею рабочему и пылко его поцеловала.
— Что это вы, Таня? — с ласковой насмешливостью спросил тот, освобождаясь от своих ремней. — Я с того света вернулся, что ли?
— Да нет, это я так, — внезапно смутилась девушка. — Мне только стыдно, что я вас так подвела. И, кроме того… это, так сказать, награда за вашу храбрость!..
— Ну, уже и храбрость!.. Тут таких храбрецов в день несколько сотен прыгает, — вы всех их целовать будете? Этак я не согласен — берите обратно ваш поцелуй…
Лицо Пензы ласково смеялось. Досада его прошла. Порывистый, искренний поцелуй Тани тронул его. Как-то в своей суровой жизни ему не приходилось испытывать очарования простой, сердечной, чистой, женской нежности. После безрадостной юности в военном корпусе, после страшных лет великой и гражданской войн и плена, его окружали только женщины, видевшие в нем «выгодную партию», богатого и красивого маршала, делавшего блестящую карьеру советского военного вождя. Но человека, товарища, просто Мишу в нем не видел никто. Вот и сейчас он официально числился женатым, имел даже дочь десяти лет, но ему холодно было около них, он был им чужой и они были ему чужими. Черствое его сердце не было пробуждено ни для любви, ни для семьи. «Там» не было ни искренности, ни сердечной теплоты. Вот почему эта милая девушка, без тени сомнения принимавшая его за мастера завода, со своими искренними порывами, со своей ласковостью, с веселым молодым задором, как-то смягчала жесткое сердце старого солдата, видевшего в жизни только бой, напряжение и опасность. Удивительно было еще то, что в этой странной девушке совсем не было кокетливости. Она была совершенно проста и искренна. Ее девичье очарование струилось, как аромат лесного ландыша, как песня птицы, как веяние напоенного солнцем ветерка. Она еще не доросла до той грани, когда женщина уже думает, как бы выгоднее пристроить в жизни данный ей природой капитал красоты и женственности. Таня была еще скорее хорошим товарищем, чем красивой девушкой. И именно это придавало такую прелесть ее отношению к Пензе.
— Ну, идем, идем, Танюша, — сказал Пенза, освободившись от ремней парашюта и заметив смущение девушки. — Идем, голубчик.
Ласковое слово вырвалось как-то само собой, удивив произнесшего его. Но большие голубые глаза смотрели так восторженно и нежно, милые ямочки так радостно смеялись, что трудно было не поддаться очарованию веселой молодости.