Отмахиваясь от похвал и одобрений толпы, Пенза с друзьями прорвались, наконец, через людскую стену и вышли из парка.
— Здорово у вас, дядя Миша, все это вышло! — с восторгом воскликнул Ведмедик, влюбленно глядя на Пензу. — Прямо ангелом с неба слетели. Как на санках! А я бы, по совести сказать, сдрейфил на убитое место сигануть…
— Да, это вот, — что называется, — «хоть бы хны», — одобрительно поддакивал и Полмаркса. — Классически! И Таньку выручили.
— Прямо, как настоящий рыцарь из сказки, — подхватил снайпер. — Шик!
— Рыцарь, — прошептала девушка, прижимаясь к руке Пензы. — Рыцарь… Как это красиво!..
Пенза засмеялся.
— Да бросьте вы, ребята, про пустяки болтать!..
— Рыцарь без страха, — тихо сказала Таня, глядя блестящими глазами на Пензу.
— Без страха, но, надеюсь, не без упрека, — перевел все в шутку Пенза. — Да что вы все из меня героя делаете? Экая невидаль: прыгнул вместо хромой королевы. Ерунда!.. А куда мы теперь?
— Куда? А к нам на пир! — весело заорал Ведмедик. — Разве забыли, дядя Миша? Мы сегодня вас так накачаем и накормим, что только держитесь. Господи! И до чего все эти волнения аппетит разжигают! Лезем скорей на «букашку».[23]
— Ишь ты — «лезем», — проворчал комсомолец, бывший весь день не в духе. — Легко сказать! Сегодня выходной день — трамваи битками набиты… Народу больше, чем людей!
Действительно трамваи были полны той особенной, чисто московской полнотой, когда даже на поручнях вагонов не за что уцепиться.
— Ну, вот, — беззаботно отозвалась Таня. — А моя нога на что? — Нога? А при чем тут твоя нога?
— Экий ты недогадливый! Да я ведь ра-не-на-я! — радостно пропела она. И достав что-то из кармана, продолжала: —Нате, Миша, держите. Вы у нас теперь наибольший. Ой-ой-ой…
Через минуту на рукаве Пензы белела повязка с красным крестом, и, скрывая улыбку, он помогал, вместе с остальными приятелями, втаскивать стонавшую девушку на переднюю площадку трамвая[24]. Сурово командуя, он расчистил место для «раненой».
— Вы бы, товарищок, каретку скорой помощи вызвали, — недовольно заметил вагоновожатый. — А то неравно тут еще придавят вашу раненую.
— Да уже с полчаса вызывали, — хмуро ответил Пенза. — Чорт их знает, — так и не прислали. Верно, много дела… А тут перелом ноги, — с парашютной вышки студентка сверзилась. Каждая секунда дорога. Еще не дай Бог, кость насквозь пройдет — такая септицемия будет, что и на тот свет недолго девочку отправить.
Звонкое слово «септицемия» доканало вагоновожатого и он пустил на площадку всю молодую компанию. Удобно устроенные на очищенном месте, приятели отправились домой, с трудом скрывая блеск молодых глаз. Таня для проформы, изредка постанывала.
В скромной комнате студенческого общежития на Гороховой улице уже весело распоряжалась подруга Тани, веселая, наголо остриженная, курносая хохотушка Варя, вся состоящая из упругих полушарий и блеска белых зубов. Жизнь клокотала в ней бурным потоком. Смех рвался из ее груди непроизвольно, как сила от нее не зависящая. Приятели говорили, что Варька ржет, когда ей даже палец показать… Крепкая, коренастая, в мужском костюме, она хлопотливо устанавливала незатейливое угощение на колченогом столе, прикрытом, как скатертью, последним номером «Правды» и встретила пришедших чем-то вроде воинственного индейского клича. Когда ей представили Пензу, она мигом назвала его Мишкой и фамильярно похлопала по спине, чем вызвала косой, недовольный взгляд Тани.
— Пенза, — захохотала она. — А почему не Самара или Саратов? Этакий географический человек! Ну, садитесь вот туда, Миша, как старшой, — на председательское место. «Под образа», как сказали бы наши предки, ежели бы они и сюда своих божьих морд понавешали. А ты, Танька, чего это хромаешь? Кто это тебе копыто подломал? Ведмедище? Вот чорт косолапый! Мы ему за это в пасть стакан перцовки с самого низу вольем: пусть поплачет в наказание!
Через несколько минут веселое оживление царило за столом. Гости расселись, кто на стульях, кто на кроватях. Смех и шутки волнами прокатывались по комнате. На столе было сервировано больше водки, чем закуски: водку в советской России достать гораздо легче. Вот почему оживление забушевало очень скоро: молодые голодные желудки поддались влиянию спиртного после первой же полдюжины рюмок. Глаза заблестели еще больше, щеки раскраснелись, и издали могло показаться, что в комнате шумит какой-то бурный пчелиный улей.