означало «Утроба Утра» — но его больше не существовало. И Пазелу казалось, что
почти все предпочли бы, чтобы он, Пазел, исчез вместе с Ормаэлом. Само его
присутствие на корабле Арквала было легким позором, как пятно от супа на
парадном мундире капитана. После порыва вдохновения Джервика другие
мальчики и даже некоторые моряки называли его Мукетчом. Но это слово
выражало и своего рода настороженное уважение: моряки думали, что на этих
зеленых крабах, которыми кишели болота Ормаэла, лежит какое-то заклинание, и
старались не наступать на них, чтобы не случилось несчастья.
Однако суеверие не мешало Джервику и его банде бить Пазела или ставить
ему подножку за спиной капитана. А на прошлой неделе стало еще хуже: они
нападали на него по двое и по трое, в темных углах под палубами, и с такой злобой, с какой он никогда раньше не сталкивался. Они действительно могут убить меня
(как я могу так думать и продолжать работать, есть, дышать?). Они могут
попытаться сегодня вечером. Джервик может довести их до этого.
Последний раунд Пазел выиграл: Джервик действительно побоялся ударить
его ножом при свидетелях. Но темнота — другое дело: в темноте все делалось в
исступлении; оправдания находились позже.
К счастью, Джервик был дураком. Он обладал отвратительной хитростью, но
его страсть к оскорблению других делала его беспечным. Несомненно, это был
всего лишь вопрос времени, когда Нестеф уволит его. До тех пор надо не давать
загнать себя в угол. Это была одна из причин, по которой Пазел рискнул подняться
наверх. Другой целью было увидеть « Чатранд».
Сегодня ночью он, наконец, увидит его — « Чатранд», самый могучий корабль
во всем мире, с грот-мачтой, такой огромной, что трое матросов едва могли
обхватить ее руками, с кормовыми фонарями высотой в человеческий рост и
квадратными парусами, большими, чем Парк королевы в Этерхорде. Его готовили к
выходу в открытое море, к какому-то великому торговому путешествию за пределы
досягаемости империи. Возможно, он поплывет в Нунфирт, где люди были
черными; или на Внешние Острова, обращенные к Главному морю; или в
Бескоронные Государства, израненные войной. Странно, но никто не мог сказать, куда. Однако корабль был почти готов.
Пазел знал, потому что слегка помог « Чатранду» подготовиться. Дважды за
эти ночи они подплывали к борту « Чатранда», стоявшего здесь, в темной бухте
Соррофрана. Обе ночи были облачными и безлунными, да и в любом случае сам
Пазел был занят в трюме до момента прибытия. Наконец выйдя на палубу, он
увидел только черную изогнутую стену, покрытую водорослями, улитками и
моллюсками, похожими на сломанные лезвия; пахло смолой, ядровой древесиной и
открытым морем. Сверху донеслись мужские голоса, за которыми последовал
мощный грохот — на палубу « Эниэля» опустилась платформа. На этот подъемник
начали грузить мешки с рисом, ячменем и твердой озимой пшеницей. Затем доски, 9
-
10-
за ними — ящики с мандаринами, барбарисом, инжиром, соленой треской, соленой
олениной, кокосовым деревом, углем; и, наконец, связки капусты, картофеля, батата, мотки чеснока, круги твердого как камень сыра. Еда в умопомрачительных
количествах: запас на шесть месяцев без выхода на сушу. Куда бы ни направлялся
Великий Корабль, он явно не хотел зависеть от местного гостеприимства.
Когда больше ничего нельзя было положить, подъемник поднялся как по
волшебству. Некоторые из старших мальчиков схватились за веревки, смеясь, когда
их подняли прямо вверх, на пятьдесят футов, шестьдесят, и перебросили через
далекие поручни. Возвращаясь на опустевшем подъемнике, они держали в руках
яркие пенни и сладости — подарки от невидимой команды. Пазелу было наплевать
на подарки, но ему до смерти хотелось увидеть палубу « Чатранда».
Прямо сейчас корабли были его жизнью: за пять лет, прошедших с тех пор, как
Арквал поглотил его страну, Пазел провел на берегу меньше двух недель. Прошлой
ночью, когда подъемник стал подниматься в последний раз, осторожность
покинула его: он ухватился за угловую веревку. Джервик разжал его пальцы, и
Пазел рухнул обратно на палубу « Эниэля».
Но сегодня ночью на маленьком суденышке не было груза, только пассажиры: три тихие фигуры в плащах моряков, совершившие этот переход за одну ночь из