Впрочем, ошеломивший Европу июльский «блицкриг» Тухачевского, завершившийся не менее ошеломляющим его катастрофическим поражением под Варшавой, пожалуй, имел гораздо меньшее значение, чем «его Кронштадт».
Если «залп «Авроры», поднявший революционных матросов, «красу и гордость революции», на разрушение «старого мира», ознаменовал начало рабоче-крестьянской Революции в России, то «Кронштадт», оборонявшийся той же самой «красой и гордостью революции», – последний ее залп, возвестившего о ее гибели. Штурмом взяв мятежный Кронштадт, Тухачевский сам превратился в персональный символ «Человека с ружьем», спасшего «русский коммунизм» от гибели. Победа Красной армии в Гражданской войне парадоксально воплотилась в совсем не «красном» «демоне гражданской войны», в аристократе Тухачевском.
Сталин, творец «русского коммунизма», шел к власти и в Большую Историю, как будто не спеша, тихо, по кошачьи неслышно и незаметно, но неуклонно и целенаправленно, ступая в своих мягких кавказских сапогах по ступеням, ведущим к их вершинам, будто бы с черного хода, постепенно овладевая паутиной людских судеб не только на шестой части суши.
И Сталину, и Тухачевскому власть над Россией была нужна, пользуясь выражением Гете, «как мрамор нужен скульптору»38. Сталин безжалостно втискивал Россию в «русский коммунизм». Тухачевский, воодушевленный «коммунистическим империализмом» (его выражение), под знаменем «национал-большевизма» (никогда не произнося этого словосочетания), не менее (а может быть, и более) безжалостно мечтал загнать ее в «казарму красного милитаризма». Но в роковом и судьбоносном 1937-м, в последний раз оказавшись «на острие шпаги», Тухачевский столкнулся с «русским коммунизмом», воплотившемся в Сталине. Не был ли Сталин Судьбой России?
Граф Тухачевский
Он «был стройным юношей, весьма самонадеянным, чувствовавшим себя рожденным для великих дел», – вспоминал о будущем маршале друг семьи и его близкий приятель, известный музыкант Л.Л. Сабанеев. – …В нем было нечто от „достоевщины“, скорее от „ставрогинщины“»39. Демонстративный «аристократизм» Тухачевского провоцировал иронию его приятелей по кадетскому корпусу и Александровскому военному училищу, прозвавших его «новоявленным Андреем Болконским»40.
«Строевой офицер он был хороший, – оценивал его фронтовое поведение однополчанин, князь Касаткин-Ростовский, – …хотя не могу сказать, чтобы он пользовался особенной симпатией товарищей….Он всегда был холоден и слишком серьезен. с товарищами вежлив, но сух»41. «Гвардейски-аристократическая», холодноватая надменность Тухачевского бросилась в глаза и Н.А Цурикову, оказавшемуся с будущим маршалом в одном лагере для военнопленных в Ингольштадте42.
Сослуживец, близко наблюдавший его в 1919 г., вспоминал: «Одно время Тухачевский носил ярко-красную гимнастерку, но при этом всегда был в воротничке, в белоснежных манжетах и руки имел выхоленные с отточенными ногтями»43. «Аристократ», по мнению В.М. Молотова44. «Он казался всегда несколько самоуверенным, надменным…» – отмечала Г.Серебрякова45.
«Аристократизм» был образом жизненного поведения Тухачевского, его общественного самоутверждения, а в условиях советских – нарочито-вызывающей демонстрацией «аристократа в демократии»46. Английская пресса еще в 1920 г. утверждала, что «советские главари страшно дорожат присутствием в их среде Тухачевского…»47, поэтому он мог позволить себе провоцирующую демонстрацию своего аристократизма. «Он был уверен в себе и собственном влиянии», – заметил генерал М. Гамелен, принимавший его в Париже в феврале 1936 г.48 Даже перед Военным трибуналом, судившем его в 1937-м, «Тухачевский старался хранить свой аристократизм и свое превосходство над другими…»49.