После трех лет войны в России разразилась настоящая катастрофа: нехватка орудий, особенно тяжелых, на фронте привела к потерям поразительных масштабов (пять миллионов человек); полностью вышел из строя транспорт, царила коррупция, не хватало продовольствия, люди голодали. Россия всегда была страной, где лежала пропасть между богатыми и бедными, война усугубила это неравенство до кошмарной степени. Пока царь был у власти, он сместил всех, кто призывал к реформам, и назначил на их место заклятых реакционеров. Затем он взял контроль над армией, и этот поступок привел к непредвиденным результатам: царь не только превысил свои полномочия, но взял на себя личную ответственность за все последующие военные неудачи. К 1917 году многие даже самые верные его сторонники (обыкновенно из числа аристократов) перестали доверять ему. Поддержки либералов из среднего класса и городских рабочих [20] царь лишился уже давно.
В своих докладах Локкарт отчетливо проследил развитие этих трагических событий. В середине февраля 1917 года, когда Альфред Милнер, член Военного кабинета Ллойда Джорджа, прибыл в Москву, Локкарт организовал ему встречу с князем Львовым. Князь предупредил британца, что в течение трех недель в России может произойти революция. Милнер был впечатлен не только человеком, который высказал такой прогноз, но и юношей, который читал предуведомление и играл роль переводчика.
Почти в точности через три недели продовольственные бунты в Петрограде переросли в ту самую революцию, которую предсказывал Львов. Царь отрекся от престола, а сам Львов возглавил Временное правительство. Либералы во Франции и Британии ликовали. Однако Локкарт знал, что русский либерализм одержал временную победу: революция высвободила такую огромную мощь, с которой его новые друзья не смогут справиться. В своем отчете под названием «О московской революции с 12 по 17 марта» он выразил свои сомнения: «Маловероятно, — прозорливо утверждал он, — что страна, которая сейчас находится в таком состоянии, как Россия, сможет пройти через дезинтегрирующий переворот без грядущих революций и контрреволюций» [21]. В дневнике он высказывался более уверенно: «Кажется невозможным, чтобы борьба буржуазии и социалистических элементов или пролетариата прошла без кровопролития» [22].
Так, уже в 30 лет Брюс Локкарт обрел свой голос и целевую аудиторию. Его будущее выглядело со стороны вполне предопределенным. Но одновременно в нем жил юноша, который в свое время забросил книги и уплыл в Малайю и с большим успехом заправлял плантацией, пока не начал ухаживать за Аман. В этот раз его привлекла «мадам Вермелль» (скорее всего, это опечатка, правильно «Вермель»), «русская еврейка», как он называл ее в своих мемуарах. Историки пишут, что она была француженкой, а не русской и не еврейкой, и уж, конечно, не первой женщиной, с которой Локкарт сошелся в России [23]. Возможно, речь идет о Вере Лутс, польской певице-сопрано, известной своей интерпретацией партии Мадам Баттерфляй в одноименной опере Пуччини, — впоследствии она вышла замуж за известного русского врача Вермеля [24]. Как бы там ни было, посол Великобритании Джордж Бьюкенен приказал Локкарту прекратить эту связь, и тот в конце концов так и поступил.
Этот эпизод заслуживает внимания. Во-первых, маловероятно, что в 1917 году в дипломатическом корпусе ценили моногамию и ее несоблюдение считалось большим преступлением. Во-вторых, если Локкарт и раньше был неверным супругом, то почему посол вмешался только в этот раз? Не стало ли этому причиной то, что Вера Лутс была слишком известной, а их связь — скандальной? Или у нее были неправильные (большевистские?) политические взгляды [251? Во всяком случае, Локкарт поступил по совету начальника и «вернулся в Москву, поклявшись отказаться от счастья. Я сдерживал обещание ровно три недели, но однажды зазвонил телефон…» [26]. Посол сказал ему, что они с супругой должны отправиться в Англию. Из этого обстоятельства напрашивается вывод, что Бьюкенен хотел защитить человека, который заслужил признание Ллойда Джорджа и Артура Бальфура. И Локкарт согласился — точно так же, как в Малайе.