Но острее всего Стивен чувствовал, что автор этого потрепанного дневника собирается поведать ему что-то невероятное. Тайна, прежде известная лишь небольшому кругу избранных. Тайна, которой ассистент королевского лейб-медика делился, словно на исповеди.
Стивен буквально чувствовал страх Теодора Марота, еще проступающий между строк, как оттертое пятно крови на белой с виду рубашке.
8
Берг, 21 июня 1886 года
ßMAMIJH
Мое имя Теодор Марот.
Я ассистент королевского лейб-медика, доктора Макса Шляйса фон Лёвенфельда и преданный друг короля, каких у Его Величества было не так уж много. Мы пытались спасти его, но потерпели неудачу. Слезы мои орошают бумагу, как дождь – иссушенную землю, но и они не в силах исправить произошедшее. Король мертв, и его враги одержали верх. Возможно, эти записи помогут пролить свет на истину, какой бы горькой она ни была.
Пока я пишу эти строки, сильные мира сего собираются в резиденции на поминальный обед. Словно вороны, набросятся они на суп из бычьих хвостов, телячьи ребрышки и отбивные из оленины. Будут вытирать жирные губы и за чашкой кофе поздравлять друг друга с победой. Ведь король мертв и унес тайну с собой в могилу. Только нам немногим известно, что произошло в действительности. И если министры когда-нибудь узнают об этом, всех нас ждет выстрел из засады. Лишь после того, как последний из нас отправится в могилу вслед за Людвигом, они смогут быть уверенными, что общественности ничего не откроется. Что никто не помешает им править и дальше. Принца-регента, эту марионетку, они займут охотой или прогулками, в то время как сами будут вершить большую политику.
В субботу, два дня назад, он был похоронен в Мюнхене, в церкви Святого Михаила. Хотя в глазах министров доктор Лёвенфельд был, скорее всего, гнусным предателем, нам и другим врачам все же позволили шагать в траурной процессии. Должно быть, это была последняя их милость, прежде чем Лёвенфельда отправили в отставку, а на меня самого открыли охоту.
В тот день на пышной Бриеннерштрассе собралось столько народу, что восемь лошадей, запряженные в катафалк, продвигались вперед с большим трудом. Многие плакали, лавки были закрыты все до одной, а из окон вывесили черные знамена, и они хлопали под порывами ветра. Казалось, люди за эти полдня пытались выразить королю всю ту любовь, в которой отказывали ему последние десять лет. Но было слишком поздно.
Что сказал бы Людвиг, если б увидел, как военные в парадной форме вышагивают печатным шагом перед гробом? Как все эти придворные льстецы, служащие и лакеи с печальным видом вливаются в процессию, а в душе при этом радуются? Мне даже захотелось в тот момент, чтобы две дюжины Хранителей в черных одеждах и с факелами в руках бросились на это сборище. Но они молча шагали в своих призрачных одеяниях во главе процессии, с королевскими гербами на груди и перекрещенными в знак смерти костями.
Когда гроб выносили из резиденции, на краткий миг, словно на прощание, из-за туч выглянуло солнце. Все подняли глаза к небу, будто Людвиг помахал им оттуда. Короля как раз уложили в склеп в церкви Святого Михаила, и в это мгновение сверкнула молния и прогремел гром такой силы, что люди с воплями попадали на колени и зажали уши. Многие сочли это знаком, что Людвиг по-прежнему среди нас, и уже ходят слухи, что он уединился в недрах Наттернберга в Деггендорфе и когда-нибудь вернется, чтобы наказать своих убийц.
Но я-то знаю, что этого не случится. Король мертв.
MAAÖY
Уж если я взялся описать те события, которые привели к столь жуткому финалу, то начну, пожалуй, с августа 1885 года, когда королю стукнуло сорок лет. Если б мы знали, что этот день рождения станет для Людвига последним, мы бы лили слезы и умоляли короля образумиться. Но мы лишь потакали его капризам и участвовали в его играх, в которых каждому из нас была отведена своя роль.
Как и в прежние годы, Людвиг праздновал свой день рождения в усадьбе на вершине Шахен горного хребта Веттерштайн, недалеко от Гармиша. Местные крестьяне разожгли на вершинах праздничные костры, и мы были окружены сверкающим ореолом, в центре которого находился деревянный дворец. Приглашения удостоились лишь некоторые из соратников Людвига – в их числе королевский адъютант, граф Альфред Экбрехт фон Дюркхайм-Монмартен, посыльный Карл Хессельшвердт и ваш покорный слуга.