— Надолго ли, Живко? — спросил тихо Козарин, он придвинулся и заговорил еще тише, почти шепотом, хоть вокруг и не было ни души. — Знаешь, что я теперь буду рассказывать мальчикам в школе? Что маги — это не одержимые, как раньше говорили, которых молитвами и отчитками вылечить можно. Что это и есть демоны. Что они сознательно дьяволу поклоняются, а потому наша задача и задача будущих поколений — очистить землю от этих мерзких выродков. А Сольгард и Регнум Галликум… Повторять ли эту мерзость? Да ты все равно услышишь… Что иностранцы легли под демоном, что они им задницы лижут, Живко, что их боги и есть воплощение этих сил зла, а мы знаешь кто? Мы все — охотники. Мы загоним их, вычистим мир от больного зверья! А потом придет Христос — и наступит вечный рай, пир, который мы все заслужим, если охота будет удачной!
Живко слушал учителя, все больше играя желвакам на скулах, а под конец его речи, так сжал жердину в руках, что та затрещала.
— Да чтоб их всех навьи унесли! — в сердцах прошипел он. — Вместе с их Христом! Своих людей губят и на соседей пошли. Что это, Козарин?! Почему? Что они хотят? Власти? И так вся власть у них, люди уже боятся глаза лишний раз поднять! Мы не охотники, мы — падаль! Падаль в руках христиан!
Учитель пожал плечами и отбросил погасшую самокрутку:
— Не Христос в этом виноват. Их Христос не самым плохим вещам учит. Только вертят они его якобы нерушимым словом как хотят. Православные, — с ненавистью выговорил он и сплюнул, — а я тебе скажу, не верят они ни в бога, ни в дьявола. И ничего не боятся. Им бы только нахапать побольше. А люди и сами виноваты! Нет бы собраться всем миром, прийти в Киев да попросить вместе: уйди, Охотник, в лес, да и охоться себе там, а мы князя вернем. А что люди? Сидят по избам да молчат. И я молчу, и ты. А они в это время… — он втянул носом воздух и губы его вдруг задрожали. — Проклятый поп рассказал перед уходом, да с такой гордостью, что ему ворожею уличить удалось. Выволок он ее на улицу за волосы, посреди деревни поставил, платье, рубаху сорвал, а жители сознательные оказались: свою же соседку с улюлюканьем заплевали, грязью забросали да и забили батогами насмерть. А я… — по его лицу скатилась слеза, он ожесточенно вытирает ее, — а я, Живко, стоял да улыбался. А у самого перед глазами, как наяву, картина пронеслась, будто это с Горюшкой моей делают, — он закрыл ладонью лицо и тяжело вздохнул.
— Думаешь, я тебя не понимаю? — устало сгорбился лесничий. — Боюсь за Ярушу до дрожи, до холода в груди. Хожу в эту церковь, кланяюсь попам, а сам только об одном думаю: как уберечь, как сохранить? И многие боятся. Кто-то, может, и верит всему, что попы говорят, что Охотник рассказывает, да только многие и боятся так же, как и мы. А что делать и не знаешь теперь. Раньше надо было людям спохватиться, а теперь сила в их руках. Магов наших они извели, потому как и сами явно колдуны такие же. Какие ведь у нас сильные волхвы были, а где они теперь! Не знаю я, что делать, Козарин… Разве что бежать, — понизив голос вдруг сказал он.
— Бежать? — учитель задумчиво посмотрел на друга, — теоретически… Но откуда взять столько денег? И… Ты же понимаешь, что добровольно нас не выпустят, а если поймают на границе…
Живко, нахмурившись, задумался.
— Денег у нас немного, что верно то верно. А со всеми этими налогами их и того не остается. Не живи мы возле леса, так голодали бы… Но знаешь, у меня эта мысль об уходе давно крутится, — он еще больше понизил голос. — Лес я хорошо знаю, а он наполовину наш, наполовину лигийский. Коли б были у меня возможность и несколько дней, я бы сходил вглубь, осмотрелся, есть ли ход. А что касается денег — мы с тобой не белоручки. Ты вон сколько наук знаешь, да и я в лесу, как дома. Неужто не сможем прокормить семью?
— И кому я там нужен? — пожал плечами Козарин. — В Лигии я тоже оставаться не хочу. Они и сами все бегут на запад. А там, куда нам надо, с учеными людьми, знаешь ли, лучше, чем у нас. Что мы будем делать? Резные ложки на улицах продавать? Сможем ли мы на это семью прокормить? А то, что ты в лесу, как дома, тебе в Люнденвике или Лютеции особо не поможет.
— Может, ты и прав, — вздохнул Живко, на глазах теряя запал. — Хотя можно было бы и в деревне где-то там поселиться… Но у границ — нет. Лигийцы сами напуганы этими православными, а, стало быть, если бежать, то уходить с родной земли далеко на запад. Как можно дальше. Но то что в городах нам делать нечего, ты прав, друг… Только что мы делать будем, если останемся, Козарин? Девочки всю жизнь свою бояться будут, а мы спины гнуть перед православными?