Наконец Остромир спохватился о времени и повел Гориславу домой.
— А завтра согласишься еще со мной погулять? — предложил он несмело, словно все еще не веря своему счастью и опасаясь отказа.
Они уже дошли до конца улицы, за углом должен был показаться учительский дом. Оба не сговариваясь остановились, чтобы попрощаться там, где их никто не мог увидеть.
— Конечно, — без тени кокетства ответила Горислава, сжимая обе его ладони, чувствуя кожу его рук через его и свои рукавицы.
— Я зайду к вам утром, — обрадованно сказал Остромир. Он чуть покраснел и добавил. — Спасибо тебе, Гориславушка, за этот день.
Он помедлил и, решившись и не спрашивая позволения, наклонил голову и прикоснулся губами к щечке девушки.
Кровь забурлила в ее венах, в голове зашумело. Ей было так жарко, что она бы с удовольствием скинула полушубок, если бы не боялась показаться кузнецу нескромной.
— О, — вдруг спохватилась Горислава, — мы же завтра на ярмарку в город едем! Совсем забыла! Завтра не приходи… А на другой день придешь? — она улыбнулась ему, не сводя с него глаз, — придешь, Остромир?
— Приду! — жарко выдохнул кузнец. — Когда скажешь — тогда и приду, Гориславушка. — Он смотрел на нее, не отводя взгляда, словно решаясь сделать что-то, на что никак не мог отважиться. Остромир стянул рукавицу со своей руки и, помедлив, снял варежку с ладошки Гориславы. Он взял девушку за тонкие пальчики, словно желая почувствовать ее. Они стояли вплотную друг к другу, девушка не отступала ни на шаг, и Остромир решился. Медленно он наклонил голову, готовый в каждый момент отшатнуться, однако надеясь на то, что Горислава поняла его и позволит ему сделать то, что он задумал. Она так и не пошевелилась, и тогда Остромир наконец прикоснулся своими губами к ее.
Голова Гориславы закружилась. Она вдруг перестала замечать землю под ногами, сами ноги, все свое тело. Птица, бившаяся внутри, словно распростерла крылья и ринулась наружу, и Горислава ощутила прилив силы, которая рвалась из нее нетерпеливыми, жадными волнами, готовая снести ее, Остромира, все вокруг. Она ни о чем не думала и ничего ей не хотелось в этот момент, только разве что продолжать чувствовать его губы на своих.
Внезапно Остромир дернулся назад. Он едва слышно зашипел и дотронулся пальцами до губы.
— Гориславушка, — виновато заговорил он. — Прости меня… Я сам не знаю, что на меня нашло. Ты не бойся. Ты правильно поступила, надо защищаться. Не прогоняй только! Я клянусь, больше никогда без твоего разрешения ничего не сделаю!
В ее голове шумело, усталость разливалась по ее телу, и Горислава не сразу поняла, о чем он говорит:
— Я… — она потрясла головой, — о чем ты?
Кузнец снова дотронулся до губы, краешек которой покраснел и припух. Внезапно он нахмурился и присмотрелся к своей руке. По ладони, в том месте, где были пальцы Гориславы, когда он целовал девушку, расползлось красное пятно ожога.
Остромир поднял ошарашенный взгляд на девушку.
— Так ты… это не… — только и сумел вымолвить он.
Горислава оцепенела от страха. Она не понимала, что произошло, но знала точно: это было нечто, что нужно скрывать ото всех, как одна из ее песен. Она подняла глаза на изумленное лицо кузнеца, попыталась что-то сказать, не смогла, повернулась и бросилась бежать со всех ног, забыв про варежку, оставшуюся у него, сгорая от стыда и заливаясь слезами. У родной калитки она вдруг осознала, что вопросов не избежать, а она не могла сейчас на них отвечать, это было бы просто невыносимо. Она повернулась и стремглав понеслась дальше по дороге. И хотя сердце ее готово было выскочить из груди, она не останавливалась и не сбавила шагу ни на секунду, пока не добежала до домика на окраине леса. Окна горели ярко, радушно приглашая войти. Горислава влетела в избу, захлопнула дверь и в изнеможении опустилась на пол, все еще держась за дверную ручку и горько рыдая.
— Бабушка Всемила, — закричала она, — бабушка!
Травница, сидевшая за столом и перебиравшая семена, вскочила и всплеснула руками.
— Горюшка, — ахнула она. — Что с тобой, деточка? — она бросилась к заливавшейся слезами девушке. — Ну-ка вставай, не сиди на полу, вставай, моя хорошая, — Всемила подняла девушку и усадила ее на лавку возле печи. — Все хорошо будет, вот сейчас…