Женщины остались в доме, в огромной кухне, плавно перетекавшей в гигантскую гостиную. Было так тепло, как бывает только в загородном доме, куда приходишь с морозца. Потрескивали дрова в камине, перед очагом лежала шкура белого медведя.
– Так, хлеб я купила, – хозяйка вслух принялась размышлять над провизией, разложенной на столе. – Холодец готов, оливье сделала… Овощи есть… В морозилке – грибочки… Знаешь рецепт? Собираешь осенью грибы, отвариваешь, потом заливаешь топленым маслом – и в морозилку… Стоят хоть до Нового года, хоть до Первого мая…
– Рецепт-то я знаю, да собирать некогда, – отвечала Катя. – Один раз за всю осень выбрались…
– Пусть твой профессор собирает. Он-то и готовить любит…
– А у него тоже по субботам-воскресеньям ученики…
– Ученики-ученики, – проворчала Валентина, задумчиво обозревая продукты. – Гимназистки румяные… Так, что еще?.. Настька обещала привезти шашлык на всех… Хватит! – решительно произнесла Валя. – Я думаю, всего хватит.
– А Настена будет одна? – полюбопытствовала Катюша.
– Кто ж ее знает! Одна – не одна, с девочкой – с мальчиком… Это ж Настя!.. Она партнеров меняет чаще, чем ты – колготки!..
Злой язычок был отличительной чертой фрау Валентины Лессинг-Крюковой.
– Фомич притаранит еще выпивки… – продолжила ревизию Валя.
– Ты и его позвала?
– А почему нет? Всех – так всех.
– И Мэри?
– А что делать! Договорились же: встречаемся все вместе, командой.
– Ну, ты рискуешь…
– Ничего, в доме я ей блевать не дам… И хулиганить не дам. Если что – живо на мороз… Вот ей я как раз ничего привозить не заказывала, – продолжила кулинарно-гостевой обзор хозяйка. – Что с нее взять!.. Сама б доехала! А то заснет, как в прошлый раз, на вокзале!
– Она по-прежнему пьет? – спросила Катя.
– А кто ее знает! – в сердцах проговорила Валентина. – Она то пьет, то не пьет… Да только, когда не пьет, ума у нее еще меньше… Ладно, черт с ней – пусть и она приезжает… Хоть посмотрит, в каких домах люди живут, на каких машинах ездят…
– …как одеваются… – не преминула слегка уколоть Валентину Катюша.
– Хочешь, я своего песца надену? Хочешь? Или чернобурку, что мне в прошлом году Ганс-Дитрих, черт нерусский, подарил? Хочешь? Специально для нее?
– Да ладно, Валюха, не заводись, – охолонила подругу Катюша. – С нее и дома твоего хватит.
– Вот именно, – проворчала Валентина. – Почему-то как встречаться – все ко мне ездят, а не к тебе в твою «двушку». – Валя нанесла подруге ответный укол.
Но Катя на уколы не реагировала. Вспомнилось старое, еще аэродромное, правило: когда Валька начинает ворчать, лучше молчать, в пререкания не вступать. Поэтому Катя спокойно продолжила:
– Я ж не о доме говорю. А о том, что ты, мать, рискуешь. Будешь в таком виде бродить перед своим Лессингом – бросит он тебя.
– А где ты тут видишь Лессинга?.. Лессинг, ау!.. Нету его! Не-ту-ти!.. Рождество у мамочки встречает, в Кельне… А если ему так захочется, – ухмыльнулась Валя, – пусть меня бросает, фашистская морда… Пусть! Дом записан на меня, машины обе – на меня… Пусть бросает, Лили Марлен себе ищет…
Валентина слегка понизила голос:
– Надоел он мне, Катька, сил нет! Когда он там у себя – я прямо отдыхаю… Такой ведь он жмотина, такая жадина-говядина – пустая шоколадина – я от него просто чумею… Представляешь, он, фашист проклятый, когда здесь бывает – каждый вечер проверяет мои счета. Все записывает, до копейки. И каждый вечер зудит: «Ти много потратиль… На оптофый рынок хлепп стоить на дфенадцать пер сент дешеффле, чем ф магассин…»
Катюша рассмеялась: подруга передразнила немецкий акцент собственного супруга очень похоже.
– Я раз, когда он здесь ошивался, к мамане поехала, она приболела тогда… – продолжила ободренная Катиным смехом и участием Валентина. – Ну, навестила, навезла ей там апельсинчиков, аспирина, «доктора Момма»… Рублей на сто, что ли… Так он мне, херр этот Лессинг, вечером и говорит: «Зашшем ты платиль столько своих рупплей на мамма? Ты долшшен пиль брать у ее ф фидде компенсаций ее теньги…» Тьфу! Говнюк!.. Я ему этот счет в рожу швырнула!..
Катя улыбнулась.
– И, главное, он и Миньку таким же сквалыгой делает, – с горячностью продолжала Валентина. – Спрашиваю тут его: что тебе, Минечка, подарить на Новый год? А он: подари мне, мамочка, семнадцать рейхсмарок – я буду себе на «Феррари» экономить!.. И ведь именно семнадцать ему, дьяволенку, рейхсмарок понадобилось! Откуда он цифру-то взял?!
– Где он сейчас-то? – спросила Катя, имея в виду Миньку, по паспорту Михаэля, – шестилетнего сына Валентины и Лессинга.
– С отцом он, в Кельне, у фашистской свекрухи… Ладно, пусть погостит. Они его хоть своему «орднунгу» поучат – а то он тут у меня совсем распоясался…
Обсуждение семейных дел, в которое грозило перерасти затеянная было подружками ревизия провианта, прервалось отчаянным бибиканьем автомобиля.
Дамы выскочили на крыльцо.
Обогнув завязший у калитки «фиатик», к самому крыльцу особняка лихо подрулил небольшой джип.
С водительского сиденья выскочила маленькая, чернявая, стильно одетая дамочка.
– Ну ты еще давай мне прямо в дом въехай! – грубовато поприветствовала новую гостью Валюха.
– Неси сходни – въеду в дом, – не полезла за словом в карман вновь прибывшая.
– Сходни тебе… – проворчала Валентина. – Давай угоняй машину назад к воротам, будешь тут мне в дом коптить своим це-о-це-аш!.. – И тут же, без перерыва, радушно промолвила: – Ну, здравствуй, подруга, здравствуй, Настена, – наконец-то ты ко мне доехала!
Третья подружка поднялась на крыльцо и поочередно расцеловалась с Валентиной и Катюшей.
– Здорово, Настюха! – откуда-то с просторов участка заревел Катин муж. Он пошел к дамочке с распахнутыми объятиями. Настя рассеянно чмокнула профессора в румяную щеку.
– Давайте быстро выгружайте из багажника шашлык, – распорядилась новая гостья. – Боюсь, как бы он у меня по дороге не замерз. Мясо-то парное.
– В лимоне вымачивала? – ревниво спросил Андрей. – Или в уксусе?
– В лимоне, в лимоне, господин шеф-повар, – успокоила Андрея Настя.
– Вина добавляла? – не отставал Дьячков.
– Добавила, зануда, добавила. Пять столовых ложек «Шабли».
Все Катюшины подруги знали, что кулинария – хобби ее мужа и по части приготовления пищи он даст сто очков вперед не только Кате, но и Насте – обеим работающим женщинам. Одна лишь Валюха, домохозяйка со стажем, могла на равных соперничать с ним в поварском искусстве.
Андрей потащил кастрюли с шашлыком в дом, а три грации остались на крылечке: обниматься и ревниво разглядывать друг друга.
Настя Полевая, самая маленькая росточком и самая хрупкая среди подруг, сделала по сравнению с ними наиболее впечатляющую карьеру. У нее была собственная туристическая фирма, которой она уверенно управляла своей железной ручкой. Вот уже десять лет ее компания росла, расширялась, организовывала новые маршруты, вводила новые формы обслуживания и – богатела. Ни изменение конъюнктуры, ни кризисы, ни крахи банков, ни наезды налоговой полиции были ей, казалось, нипочем. Материальным свидетельством преуспевания Насти был и джип, на котором она прибыла, и особняк, недавно купленный ею на Мальте. Правда, оборотной стороной Настиных производственных успехов явилась ее не слишком счастливая партикулярная жизнь. В общем и целом Настя была еще вполне хороша собой: худенькая, глазки сверкают, в ушах и на пальцах бриллианты, на плечи небрежно накинут норковый палантин… Но каждодневное плавание в водах русского бизнеса, среди акул и пираний, давало себя знать. Хотя Настя была моложе и Кати, и Валюхи и следила за собой никак не менее тщательно, чем они, выглядела она постарше, чем товарки. Под глазами залегли мешки. Резкие морщины обрамляли рот. Седая прядь пробилась в черной, как у грача, голове.