Впереди был целый год, и мне казалось, что за это время интерес к моей персоне со стороны КГБ сойдет на нет. Однако я ошибся. Ровно через год подполковник Александров вновь о себе настойчиво напомнил. И после нескольких встреч с ним я дал согласие о моем переводе на работу в КГБ при СМ СССР, первоначально – в качестве гражданского служащего, оговорив, что, если я буду неудовлетворен условиями работы, я смогу вернуться в народное хозяйство, как именовалась в КГБ гражданская служба. Так начался мой путь по карьерной лестнице в качестве сотрудника органов советской госбезопасности.
Меня зачислили в секретариат 10-го (самостоятельного) отдела КГБ СССР в качестве делопроизводителя. Отдел только назывался отделом. В действительности по числу сотрудников он превосходил, к примеру, 5-е управление КГБ в первые годы существования идеологической контрразведки. Возглавлял отдел, как и велось в крупных подразделениях центрального аппарата КГБ, генерал. В ту пору, а начинал я службу в госбезопасности в 1972 году, руководил отделом генерал-майор Андрей Васильевич Прокопенко. В составе отдела кроме секретариата было четыре отделения. Кроме того в него структурно входил центральный архив КГБ и следственный изолятор в Лефортово.
В мои обязанности входило отправление почты, исходящей из 10-го отдела КГБ. С учетом наличия в его составе центрального архива советской госбезопасности объем почты был значительным, так как в 10-й отдел поступали запросы из подразделений КГБ с территории всего СССР. Иногородняя почта сдавалась в фельдъегерскую службу, располагавшуюся на улице Малая Лубянка. Внутренняя корреспонденция мною разносилась по огромному комплексу зданий, известных как дом №1 и дом №2, стоящих на Лубянской площади и Фуркасовском переулке, и дом №12 на улице Большая Лубянка. Я невольно знакомился с историей этих огромных зданий и самих органов советской госбезопасности.
В доме №2 частично сохранена была внутренняя тюрьма, стены которой наверное навсегда впитали специфический запах, лестничные пролеты этого здания, выходящие во двор, были затянуты металлической сеткой как средство от попыток самоубийств тех, кого по этим лестницам в прошлом доставляли в кабинеты следователей и препровождали обратно в камеры внутренней тюрьмы.
Рассылая, в соответствии с запросами территориальных органов, архивные уголовные дела и так называемые дела оперативного учета (агентурные, оперативных формуляров и разработок), я прикоснулся к целому миру, недоступному для обычного человека. В этом закрытом от посторонних взоров мире существовали агенты и резиденты, явочные и конспиративные квартиры, службы наружного наблюдения и слухового и визуального контроля.
Мне представилась возможность посредством архивных дел знакомиться, пусть бегло, и все же это было по-настоящему захватывающе, с операциями советских спецслужб со времени их зарождения и практически до дней современных. Это было потрясающе – видеть оригинальные резолюции руководителей государства и госбезопасности: Иосифа Сталина, Феликса Дзержинского, Вячеслава Менжинского, Николая Ежова, Генриха Ягоды, Лаврентия Берии и многих других. Писались они, как правило, так называемыми деловыми цветными карандашами, которые на пожелтевших от времени страницах выглядели на удивление свежо.
Мне открылся непознанный для многих мир. Я читал архивное уголовное дело по расследованию гибели в период Великой отечественной войны краснодонских "молодогвардейцев". Из материалов дела было очевидно, что Александр Фадеев в своем романе, посвященном их гибели, представил совершенно неверную картину того, что послужило причиной провала подпольщиков.
Из архивного уголовного дела по расследованию авиакатастрофы, явившейся причиной гибели выдающегося советского летчика Валерия Чкалова, я узнал о жесткой конкуренции среди ведущих советских авиаконструкторов и неблаговидной роли авиаконструктора Яковлева, доносившего на своих конкурентов. Много узнал о разведывательной деятельности зарубежных разведорганов на территории СССР и противодействия им советских спецслужб, в том числе в период ВОВ и последовавшие за войной годы. Были дела и о массовых репрессиях, и о выселении народов Советского Союза... Много чего я узнавал того, о чем отсутствовала информация в открытых источниках, так как на всех делах и документах стоял гриф "Секретно" или "Совершенно секретно".
Прошел год моей работы в секретариате 10-го отдела КГБ. К этому времени я закончил четвертый курс института. Необходимо было думать о получении профессиональных навыков по приобретаемой профессии. Перспектив в этом плане на новом месте работы я не имел. Я написал заявление с просьбой уволить меня по собственному желанию и передал его в кадровый аппарат 10-го отдела КГБ. Вновь за меня взялся подполковник Александров. К этому времени для меня не было секретом его прозвище среди сотрудников 10-го отдела: Рашпиль. Так называется напильник для грубой обработки металлических деталей. Александров, действительно, мог жестоко пройтись по судьбе любого сотрудника без каких-либо сожалений.