По лезвию колдовского кинжала бежали шесть рун, каждая из которых представляла собой смертельное проклятье, делающее прикосновение клинка убийственным без всякого яда. Сплетаясь же вместе, все шесть проклятий составляли единое и жуткое по своей разрушительной мощи заклинание, способное поразив тело, разрушить и душу. Эти шесть заклятий, образующих вместе седьмое, также удерживали внутри кинжала вечно голодную демоническую сущность, некогда обитавшую в теле порождения преисподней по имени Дагдомар.
В его крови я и закалил колдовское оружие, сделав демона и акинак единым целым. То, что не уничтожат заклинания на клинке, пожирает Дагдомар: неукротимый и алчный, как лесной пожар. Если подержать кинжал перед глазами, видно, как клинок дрожит и извивается, обуреваемый голодом и нечестивым желанием вонзиться в чью-нибудь плоть. И эти чувства начинают передаваться тому, кто его держит, подчиняя волю и наливая желанием убивать.
Кормить!
Страшное оружие. Почти шедевр мистического искусства.
Даже я не рисковал пускать его в ход без нужды, опасаясь, что перекормившись душами или нечистыми сущностями, Дагдомар станет слишком сильным, чтобы с ним тягаться.
Чтобы носить его требовались специальные ножны, выстланные изнутри шерстинками из рубища святого Аурелия, проповедовавшего смирение и укрощение желаний. Я крепил их на специальной перевязи под мышкой, чтобы не дай бог не потерять или не выронить магический акинак в разгар схватки. Зная мстительную сущность Дагдомара, я уверен, что он непременно попытается отыграться на мне за свое убийство и пленение в серебре. Если я утрачу когда-нибудь этот клинок, рано или поздно он очутится в моей спине, и не важно, чьи пальцы будут стискивать рукоять. Куда страшнее воля, которая будет направлять руку.
— Сет, — необычный голос Ли-Ши заставил меня обернуться. — Реджис появился.
Она уже успела одеться, спуститься вниз, отдать распоряжения своим танцовщицам и поварам и вернуться. На запястьях анчинки красовались багровые полосы, оставленные шарфом: она действительно не умела себя контролировать.
— Спасибо, Ши. Сейчас я спущусь.
— Ты всегда носишь на себе столько оружия, Ичче-Сет, — анчинка задумчиво провела кончиками кроваво-красных ноготков по ножнам шпаги. — Мне даже страшно подумать, что каждым из этих орудий ты забрал, по меньшей мере, одну жизнь. Здесь, на севере, мужчины вообще любят свое оружие. Иногда больше чем женщин… В Анчине мужчина, который хочет произвести впечатление на девушку, берет в руки кисть или палочку для каллиграфического письма. Созидать для нас важнее, чем разрушать…
— На самом деле я тоже не люблю оружие, Ши, — мягко улыбнулся я. — Как правило, я стараюсь обойти этим.
Я положил на стол свои руки — толстые, в буграх мышц и паутине шрамов. Бронзовое лицо анчинки не выразило никаких эмоций, но я почувствовал, что ответ ей не понравился.
— Убери. У тебя некрасивые руки, Сет. Руки — продолжение души человека. Ими он создает то, благодаря чему его будут помнить после жизни. Чем запомнишься ты? Коллекцией проломленных черепов?
— А чем запомнишься ты, прекрасная Ши? Когда ты танцуешь для гостей, все смотрят вовсе не на твои руки.
— Я женщина, Сет. Мне не надо запоминаться, — раскосые глаза анчинки загадочно блеснули. — Мне надо — быть. История запомнит мужчин, которые меня хотели. Этого достаточно.
Я не всегда поспевал за ее причудливой южной логикой.
— Я не похож на анчинских мужчин. Но ты выбрала меня, Ши.
— Да, я выбрала тебя. И еще десяток других мужчин… Моя кровь — испорченная, Сет. Именно поэтому уехала из Анчины. Когда мы вместе, я представляю себя наложницей в императорском дворце, в который ворвались завоеватели-варвары, распаленные кровью, воинской удачей и похотью. Только так я могу отдаваться тебе и получать удовольствие. И никак иначе. Представить такого огромного неотесанного и неуклюжего Ичче в качестве своего любовника мне просто не по силам!
Она рассмеялась — шелковистые переливы колокольчиков.
Хмыкнув, я встал из-за стола, натянул штаны, набросил рубашку, нацепил ножны с Дагдомаром и, сграбастав пару «единорогов», двинулся к дверям, толком не зная, как себя чувствовать — польщенным или оскорбленным. Никогда не понимал анчинов! А еще говорят, Древняя Кровь непредсказуема.
Ли-Ши продолжала смеяться мне в спину.
Ритуал нашего приветствия никогда не менялся.
Сколько я помню себя и Тихоню, всегда звучали одни и те же слова.
— Доброй ночи, Реджис, — говорил я.
— Все ночи одинаковы, Сет, — слегка приподнимал в улыбке уголки губ Тихоня.
На сей раз он обошелся без дежурной улыбки. Неужто с недавних пор ночи в Уре, Блистательном и Проклятом изменились?
Я знал Реджиса еще до того, как он умер и воскрес, и уже тогда этот рослый темноволосый парень умел внушать окружающим уважение, почти ничего для этого не делая. Смерть — достаточно глупая (а как иначе?) это умение отточила.
Реджис всегда сидел в углу, тихий, собранный и молчаливый, больше похожий на тень в неизменно черной рубашке и черных же штанах. Однако при всей этой тишине и незаметности, он умел создавать ощущение своего присутствия. Даже самые отчаянные головорезы, забредавшие в заведение Ли-Ши, согреться, попробовать экзотической анчинской кухни или просто поглазеть на танцовщиц, ни на секунду не забывали о том, кто следит за порядком в «Шелковой девочке».
Для вампира, если только он не самого низкого порядка, работа вышибалы — считается достаточно унизительной. Носферату ведь заносчивы и полагают себя аристократами среди прочих неживых. А между тем, если здраво подумать, то лучшего вышибалы просто сложно представить. Он никогда не напьется, не устанет, его внимание не притупится. И даже получив от разбушевавшегося посетителя пару раз по голове кувшином или тяжеленной табуреткой, не упадет под стол. Зато в ответ может засветить все равно, что ядром из пушки.
Танцовщицам, правда, возле такого работничка лучше лишний раз не крутится, чтобы не будить аппетит плотского, но прямо скажем, не сексуального характера. С другой стороны — на то и Скрижали, чтобы гастрономические наклонности сдерживать…
Тихоня своей работы не чурался.
Иногда мне кажется, что смерть от вампирских клыков здорово обокрала Реджиса, лишив всякого интереса к жизни. Днем он спал в своем пронумерованном гробу в Квартале Склепов, ночи проводил, сидя за дальним столиком в заведении Ли-Ши, почти не двигаясь, глядя в одну точку. Других способов проводить время я за ним и не обнаруживал — за исключением тех моментов, когда Реджис выносил разошедшихся или перебравших клиентов на улицу. Кстати, именно, что — «выносил». На вытянутых руках, точно нашкодивших котят, и со скучающе-брезгливым выражением на лице.
Ли-Ши платила ему неплохие деньги, но он их даже не тратил. Подозреваю, что Тихоня и не забирал свою оплату, предпочитая, чтобы она хранилась у хозяйки.
— Все ночи одинаковы, Сет, — ответил Тихоня без обычной улыбки, жестом приглашая меня присесть.
— Не скажи, Реджис. Например, не каждую ночь убивают одного за другим троих магов, работающих на Колдовской Ковен.
— Это же Ур, Сет. Город, который называет себя Блистательным, а на самом деле Проклят. Здесь регулярно убивают. Вот хоть на меня посмотри. А случается, убивают и совсем-совсем до смерти. Мне казалось, что ты как раз на этом и специализируешься.
— Не валяй дурака, Реджис. — мрачно заявил я. — Весь город знает, что трое убитых были найдены с прокушенными шеями и без капли крови в жилах.
— С проколотыми шеями, — с нажимом поправил меня вампир. — Я слышал версию, по которой убийца пытался замаскировать свое преступление под нападение вампиров. И если бы только дознаватели не были такими дураками…