«Нет, а что он делает в моём магазине?» — уже за дверью спросила женщина. — «Срач за тобой убирает, вот что делает, и не в твоём магазине, а в нашем… Кстати, Генке это… заплатить надо. Давай деньги! И мне за моральный ущерб причитается…»
Когда беглец настороженно — как там эти двое? — вышел из душа, то не поверил своим ушам: из-за стеллажей слышалась не ругань, но приглушённое женское воркованье и извиняющийся мужской смех… Надо же, какой перепад чувств, удивился он, закрывая за собой дверь в бытовке. Ну, слава богу! А то, не ровен час, мог бы стать свидетелем смертоубийства на почве неконтролируемой ярости. Хотя эта пара и сама не знает, что с ними будет через пять минут. Уйти от греха подальше, упёрся взгляд в решётку на окне. Решётки открывались просто, один из болтов так и вовсе валялся на подоконнике, и вынуть второй не составит труда. Тогда зачем торопиться, он сначала переоденется. И, натянув водолазку и вельветовые брюки, снова прислушался: за дверью было тихо.
И он, товарищ мирный, ему только пристроить выстиранные носки — новые унесли вместе с сумкой. На батарею класть не стоит — холодная, и до утра не высохнут, да и на стуле тоже… А если приложить к животу? И, подняв водолазку, он налепил мокрые тряпочки на теплый живот — голь на выдумки хитра! И, аккуратно натянув свитерок, застегнул пиджак. И спешить не будет, и уйдет утром, а то в мокрых носках — бррр!
Не успел он обиходить себя, как на пороге появился Чук. С невидящими глазами он прошёл к столу, вылил в стакан остатки вина и на ходу сытым голосом распорядился:
— Ты это… спи себе до утра, не шастай… Я это… закрою дверь на ключ, ну, от греха подальше… А мы считать будем! — И, обернувшись на пороге, подмигнул. — Я ей покажу приход-расход и дебет с кредитом в придачу!
И правильно! Займитесь лучше подсчётами, выясните, кто кому и сколько должен. А отдавать долги можно всю ночь. «А ты, оказывается, злой, — уличил он сам себя. — Да! Злой, голодный и загнанный».
И, сняв с вешалки какой-то халат, расстелил его на продавленном диване — пожалуйста, простыня! Но чем прикрыть ноги? Так вот этим и прикроем, высмотрел он большую вязанную женскую кофту. А жилет с документами на всякий случай надо спрятать под диван, только бы утром не забыть. И, выключив свет, он со стоном опустился на продавленное ложе, и оно тотчас отозвалось уютным писком. Надо же! Кто-то совсем недавно собирался ходить по ночному Красногорску, вспомнились собственные горячечные планы. Теперь не хочется? Нет, не хочется, закрыл он глаза…
И пошёл куда-то длинным подземным переходом, по сторонам и над головой был мрамор, серый такой с прожилками, и позолоченная лепнина, и светильники в римском стиле — факелами, только свет от них был какой-то тусклый, и потому своды над головой казались сумрачными, низкими, давящими. Рядом были люди, много людей, но ни голоса, ни вскрика, ни смеха. Слышалось только непрерывное шуршание, что издавали подошвы тысяч ног, только этот скребущий в тишине звук. Куда он идет вместе с ними, зачем? Он спрашивал, никто не хотел отвечать. Но он не может идти, не зная куда и зачем! Не может! И, решившись, стал выбираться из этих бесконечных шеренг. Но люди давили со всех сторон и не давали ступить и шагу в сторону, и он без толку бился в эту пружинистую стенку, и чувствовал, если не выйдет из этих тесных рядов — задохнётся! Но, когда был готов взбунтоваться и выкрикнуть: «Да пропустите же!», все вокруг всколыхнулись, заволновались, и тысячи глоток разом длинно выдохнули: аааххх! И в этом звуке было не то предвкушение восторга, не то сам восторг.
Он ещё растерянно крутил головой, что это они, как впереди забрезжил свет, и люди стали расступаться и вжиматься в стены. И стало видно, как вал за валом из глубины подземелья что-то быстро движется, и с радостным ожиданием его дёргали за руки, толкали в спину: что встал! А он, понимая: могут снести, растоптать, стереть, не двигался с места. «Уступи дорогу! Уступи, мешаешь!» — кричали ему со всех сторон и сами тенями растворялись в серых стенах.
А он всматривался до рези в глазах, но поначалу видел лишь смутные очертания, только игру света и теней, мраморный блеск и, казалось, ничего больше. Но вот контурами обозначились тёмные человеческие фигуры и разом, как оловянная пуговица на сером сукне, проступило бледное лицо. Сукно шевелилось, но лицо-пуговица оставалось ровно по центру, маленький человек шел впереди, сжав кулаки, наклонив голову, целеустремленный, бодрый, весёлый. Правитель? Вот человечек молодцевато подпрыгнул и, достав потолка рукой, что-то выкрикнул, и под сводами прокатился одобрительный гул. Вот шутливо ткнул человека, что шел рядом, в бок пальцем, тот благодарно улыбнулся в ответ.