Жизнь вокруг била ключом. Живая. Свежая. Словно хлеб из печи. Никакого намека на искусственность. Никаких целлофановых упаковок...
Вера никак не могла поверить, что теперь она - часть этого каравая. Наполненный рационализмом ум твердил - невозможно! И тут же допускал - параллельная реальность...
Сестры милосердия уже давно попрощались со своей подопечной, отпуская генеральскую дочь в свободное плаванье. Серо-белое бытие госпиталя сменилось многообразием красок. Епанчиной Вере Николаевне следовало сделать первый самостоятельный шаг.
Узкий носок светлой туфли на невысоком каблуке выглянул из-под кружевного подола. Про костюм начала двадцатого века Вера много помнила из истории. Такими кружевами зарабатывали себе на жизнь деревенские мастерицы, продавая свои изделия модисткам, а те в свою очередь, шили модные наряды. Кстати, то небольшое богатство, которое сохранила дорожная сумка, было сплошь из натуральных материалов. Странная конструкция лифчика очень рассмешила Веру. Но когда пришлось натягивать этот образчик изысканности и вандализма, Епанчина сопротивлялась. Недолго, но все же. Чужой мир... чужой монастырь... А как известно, со своим уставом...
Пришлось подчиниться и надеть эту многослойную майку-доспех.
Первый самостоятельный шаг не принес облегчения, не внес драматизма в жизнь путешественницы.
Следовало делать следующий шаг. А затем еще. И еще.
Вера добралась до гимназии довольно быстро. Схема, которую нарисовали бывшей утопленнице сестры милосердия, помогла сориентироваться на улицах по-настоящему старого города.
Здание учебного заведения пафосно форсировало большой пустырь с редкой порослью деревьев. Вера вспомнила: перед гимназией был разбит сад, но его запустили, и кто-то крайне умный в городской управе решил, что проще будет вырубить старые деревья и засадить сад по новой. Но процесс затянулся. Фасад гимназии смотрел теперь на Александровскую пустошь.
Епанчина внимательно изучала строение. В двадцать первом веке двухэтажный приют институток затерялся в джунглях. Те деревья, которые едва достигали сейчас подоконников первого этажа, в Солнцевой современности затеняли фасад и не давали толком рассмотреть облупившуюся штукатурку. Но в девятьсот двенадцатом гимназия радовала глаз. А крыша! Такой короны был достоин и собор!
Мощеная улица закончилась еще на повороте, и Вера стояла сейчас на обычной пыльной грунтовке. Еще ступая по главной улице города имени Говарда, Епанчина обратила внимание на активную работу мастеров-каменщиков. Еще и подумала - совсем ничего не изменилось. Дороги как чинились, так и будут чиниться.
Летние каникулы. Благодатное время, когда тишину пустых коридоров нарушает размеренное тиканье напольных часов.
Вера, наконец, набралась смелости, и вошла в дверь. Огромное мутное зеркало во всю стену никуда не делось. Три колонны-исполина, подпирающие потолок, стояли на месте.
Внимание привлек звук приближающихся шагов. Вера повернула голову, чтобы встретиться с изучающим взглядом незнакомой женщины.
- Я могу вам чем-то помочь? - спросила незнакомка, приблизившись на достаточное для разговора расстояние.
Вместо ответа Епанчина протянула подготовленное заранее рекомендательное письмо. Еще в госпитале Вера решила избрать тактику серой мышки: меньше говоришь, больше слушаешь.
Мадам в сером - и юбка, и блуза - внимательно прочитала бумагу и, склонив голову на бок, еще раз изучающее окинула взглядом гостью. А затем, не говоря ни слова, развернулась в направлении от входа и пошла по длинному темному коридору. Вера решила, что пора следовать за дамой.
За высокой дверью, в которую собиралась постучать женщина-проводник, раздался телефонный звонок. Трель, которую ни с чем не спутаешь. Стук все же раздался, но скорее для проформы.
Первой в просторную светлую комнату вошла провожатая. И остановилась на пороге. Если бы Вера была не столь внимательной, наверняка врезалась бы в спину впередиидущей женщине.
Некто сидящий за столом и в данную минуту держащий телефонную трубку возле уха, зазывающе махнул рукой. Веру, наконец, пригласили войти и указали на стул перед огромным письменным столом.
Пока сидящая в кресле женщина внимательно слушала противный писк в трубке, Епанчина успела украдкой оглядеться. Беленые стены, деревянные уголки, трюмо темного дерева, стулья или кресла вряд и у всех - непомерно высокие спинки. И бумаги, бумаги, бумаги...