Идеологи Франкфуртской школы активно стремились выступать в роли духовных наставников молодежи. В 60-е годы им небезуспешно удалось навязать молодежи Запада свои концепции. Известные молодежные «бунты» в ряде стран Европы, США проходили под лозунгом «трех М»: Маркс, Мао, Маркузе. Такая эклектика в мировоззрении молодежи не могла с самого начала не обречь ее выступления на провал, и главным образом в результате того, что эти выступления были дезориентированы концепцией Г. Маркузе о новом субъекте революционного процесса, новом революционном адресате общественного развития, который Маркузе увидел не в рабочем классе, а именно в студенческой молодежи. Г. Маркузе отрицает революционную миссию рабочего класса, его авангардную роль в общественных преобразованиях, поскольку он, по Маркузе, не только интегрировался в капиталистическую систему, но превратился в явно контрреволюционную силу. Единственно революционной силой, не связанной никакими обязательствами в обществе, остается молодежь и студенчество, и возможность революции Маркузе видит только в «революции молодых».
Тенденциозный пересказ чужих высказываний о марксизме-ленинизме и даже очевидных его мистификаций легко может быть воспринят молодежью, не искушенной в теоретических битвах, как творческое развитие марксистской философии, хотя этот пересказ всегда сопровождается тем, что из марксизма-ленинизма выбрасываются или искажаются основные его положения, сформулированные самим К. Марксом, — прием, по существу, характерный для всех современных ревизионистов. Именно это имел в виду В. И. Ленин, когда более 70 лет назад в предисловии к первому изданию книги «Материализм и эмпириокритицизм» писал: «Это — типичный философский ревизионизм, ибо только ревизионисты приобрели себе печальную славу своим отступлением от основных воззрений марксизма и своей боязнью или своей неспособностью открыто, прямо, решительно и ясно „рассчитаться“ с покинутыми взглядами».[17]
Не случайно такой прием — выдавать за «творческий марксизм» простой пересказ буржуазных мистификаций марксизма — не является открытием современного ревизионизма. В. И. Ленин высмеивал этот прием как выражение неумения понять и ясно представить борьбу двух коренных направлений в философии, как тупоумную претензию «подняться выше» материализма и идеализма, «превзойти» это «устарелое» противоположение, как преклонение перед «изношенной уже буржуазными философами Европы шляпкой»,[18] словом, как выражение беспартийности. В. И. Ленин говорил: «Приемы сочинения разных попыток развить и дополнить Маркса были очень нехитры. Прочтут Оствальда, поверят Оствальду, перескажут Оствальда, назовут это марксизмом. Прочтут Маха, поверят Маху, перескажут Маха, назовут это марксизмом. Прочтут Пуанкаре, поверят Пуанкаре, перескажут Пуанкаре, назовут это марксизмом!»[19]
Ныне вместо этих имен можно поставить другие, однако сущность приема от этого не изменится, от этого он не станет ни оригинальным, ни творческим: прочтут Блоха, поверят Блоху, перескажут Блоха, назовут это марксизмом. Прочтут Маркузе, поверят Маркузе, перескажут Маркузе, назовут это марксизмом. Прочтут Фрейда и Фрома, поверят Фрейду и Фрому, перескажут Фрейда и Фрома, назовут это марксизмом.
Примечательно, что не только теперь, но и тогда, более 70 лет назад, подобные приемы использовались под флагом борьбы против «догматизма». Словечко «догматизм» и тогда, как отмечал В. И. Ленин, представляло собой «излюбленное словечко идеалистов и агностиков против материалистов».[20] Современным ревизионистам, пресловутому «неомарксизму», «аутентичному марксизму» не принадлежит, следовательно, приоритет даже в обвинении материалистов в догматизме. Но именно это — ссылки на догматизацию марксистской философии и необходимость борьбы с этой догматизацией — служило в глазах известной части прогрессивной общественности единственным «оправданием» поведения ренегатов типа Р. Гароди, Э. Фишера, чехословацких и польских ревизионистов.
Деятельность современного ревизионизма неоднозначно преломляется в сознании мировой общественности и особенно в сознании молодежи. Неверные, хотя часто и непредубежденные, оценки, главным образом со стороны представителей отдельных групп молодежи, свидетельствуют о неумении по-марксистски подойти к пониманию теоретической и практической активности ревизионизма, отделить то, что сами ревизионисты говорят о себе и своей деятельности, от того, что́ эта деятельность по своему общественному значению представляет собой на самом деле, отличить фразы об интересах и намерениях ревизионизма от действительных его интересов и намерений.
Довольно широко, и не только среди молодежи, бытует мнение, что не так-то легко отличить действительно творческие попытки развития марксизма от попыток под маской творческого развития марксизма протащить в него чуждые ему идеи. Однако, смеем утверждать, это мнение совершенно несостоятельно.
В. И. Ленин учил, что огромное разнообразие философских, политических и прочих учений и теорий, предоставленное в наше распоряжение всей историей развития общественной мысли, неизменно требует оценки с точки зрения господства тех или иных форм общественного устройства, социальных преобразований, соотношения классовых сил — всего того, что определяется «делением общества на классы», которое, как говорил В. И. Ленин, «должно стоять перед нами ясно всегда, как основной факт».[21] Но, как подчеркивал В. И. Ленин, материалист не просто констатирует этот факт, а «вскрывает классовые противоречия и тем самым определяет свою точку зрения».[22] Ревизионист же прячет свою классовую сущность, «искусно увертываясь от всякой определенной формулировки своих принципов».[23] А именно классовый подход есть тот компас, который не дает заблудиться в сложном сплетении общественных явлений, в оценке классовой и гносеологической сущности идеологических отражений, который помогает определить, где мы имеем дело с борьбой мнений, а где — с борьбой идей. «Когда не сразу видно, какие политические или социальные группы, силы, величины отстаивают известные предложения, меры и т. п., — писал В. И. Ленин, — следует всегда ставить вопрос: „Кому выгодно?“… В политике не так важно, кто отстаивает непосредственно известные взгляды. Важно то, кому выгодны эти взгляды, эти предложения, эти меры».[24]
Ленинская постановка вопроса «Кому выгодно?» дает возможность не только правильно оценивать те или иные взгляды. Она, и только она, помогает нам четко и определенно разграничить действительно новое слово в марксизме-ленинизме от элементарных попыток его ревизии, то есть решить проблему, которая многим представляется чрезвычайно сложной и трудноразрешимой.
Двадцать лет назад в одном ревизионистском сочинении патетически вопрошалось: «Какой смысл имеют разговоры о необходимости партийности в науке, какой смысл в том, чтобы при оценке событий учитывать, кому это выгодно, чтобы в соответствии с этим их оценивать?» Понятно, что представители социальных групп, заинтересованных в том, чтобы скрыть объективную идеологическую сущность своих воззрений, не видят смысла в постановке вопроса «Кому выгодно?». Они не могут не возражать против того, чтобы их взгляды и поступки оценивались с позиции пролетарской партийности.
В духовной атмосфере современного общества, которая определяется соотношением сил между марксистским мировоззрением и реакционными идеологическими течениями империализма, ленинские принципы оценки различных идеологий приобретают особенное значение.
Поставив вопрос по-ленински, мы сразу обнаруживаем, с кем современные ревизионисты идут рука об руку, кому выгодны их теоретические экзерсисы. Семьдесят лет назад нужно было доказывать, что такие литераторы, как Богданов и Луначарский, идут рука об руку с буржуазными философами. Критикуя их, В. И. Ленину приходилось проводить различие между их субъективными благими намерениями и объективной социальной значимостью их высказываний. В. И. Ленин писал: «Пусть Богданов в самом лучшем смысле и с самыми лучшими намерениями, принимая все выводы Маркса, проповедует „тождество“ общественного бытия и общественного сознания; мы скажем: Богданов минус „эмпириомонизм“ (минус махизм, вернее) есть марксист. Ибо эта теория тождества общественного бытия и общественного сознания есть сплошной вздор, есть безусловно реакционная теория. Если отдельные лица примиряют ее с марксизмом, с марксистским поведением, то мы должны признать, что эти люди лучше, чем их теории, но не оправдывать вопиющих теоретических извращений марксизма».[25]