Американский прогрессивный писатель Филип Боноски в своем публицистическом эссе «Дети Америки» с искренней болью за американскую молодежь рассказывает: «К концу 70-х годов американцы, принадлежащие к обеспеченным классам, уже не могли толком понять, что же такое их дети. Они не знали, любить ли их или ненавидеть, отправлять ли их в тюрьмы или в психиатрические лечебницы, панически прятаться от них или отдавать их в школы-интернаты, а при первых же признаках переходного возраста убивать их прежде, чем убьют они, давать ли выход их природной агрессивности, разрешая им мучить кошек, или, вводя их в мир бизнеса, сразу же приобщать их к тайнам секса или вообще не упоминать о его существовании».
Тема насилия не сходит со страниц газет и журналов, с экранов кинотеатров и телевизоров, не оставляет в покое радиослушателей. Особенно преуспевает на этом поле телевидение. Обилие криминальных сюжетов в многочисленных фильмах и постановках снимает остроту восприятия полицейской хроники, сообщений о реальных убийствах, насилии, грабежах. Притупляется способность молодежи к сопереживанию, к сочувствию, оно приучается к зрелищу кровопролитий, проявлений садизма, крайней жестокости, бесконечным выстрелам, поджогам, погоням. Один из продюсеров Голливуда так охарактеризовал потребности 17―25-летних американцев: «Эта публика вовсе не требует от зрелища каких-либо высоких эстетических качеств. Плевать ей на интеллектуальный уровень — для нее важно действие и мурашки по спине».
Исследовательская группа Пенсильванского университета писала о телевизионных передачах: «Составители программ ощущают нужду в повышении остроты передач, чтобы привлечь и удержать внимание публики, и поэтому аудиторию приучают к все более и более жестоким формам насилия. Наступает пресыщение, и то, что сегодня воспринимается как жестокость, завтра покажется пресным».
В результате получается заколдованный круг: молодежь все меньше отличает вымышленное насилие от насилия документального, реальность от вымысла. Следуя «романтике подвигов» экранных гангстеров и суперменов, она умножает ряды преступников. А телерадиокомпании, ссылаясь на растущий интерес зрителей и слушателей к разгулу насилия, увеличивают пропаганду этого насилия. Готовя к вступлению на стезю порока тысячи новых юношей и девушек, они формируют новое пополнение преступных юношеских банд.
Трагедия еще и в том, что всю эту продукцию преступлений хозяева американских телерадиокомпаний распространяют и в другие страны. При этом они не ограничиваются Англией и другими своими партнерами по НАТО. Поскольку продаются программы, созданные для внутреннего пользования, а следовательно, уже окупившие себя, цена на них баснословно низкая. Это открывает дорогу мутному потоку пропаганды преступности и разнузданного секса к молодежи развивающихся стран и самых отдаленных уголков мира. Все это чем дальше, тем больше — еще до осуществления идеи «Global village» — делает проникновение идеологических установок правящих кругов США в духовную жизнь молодежи мира, по существу, ничем не ограниченным.
Конечно, в прогрессивных кругах общественности — и в США и в других капиталистических странах — зрелищная эксплуатация преступлений, за которой следует цепь преступлений в жизни, то и дело вызывает протест. Но каждый раз этот протест упирается в денежный мешок хозяев телерадиокомпаний и Голливуда, а также в идеологический расчет правящего класса: все, что угодно, для молодежи, только не политика, не активное противоборство с миром капитала. На сцену выносятся уже довольно потрепанные и грязные знамена «свободы творчества», «свободы потребления», и производство преступлений — как в жизни, так и в зрелищах — продолжает расти все более убыстряющимися темпами. Надо ли удивляться тому, что суточный перерыв в подаче энергии 13 июля 1977 года, окутавший Нью-Йорк мраком, отдал город на произвол яростной толпы. Эти сутки оставили след в памяти американского народа как «ночь ужасов», а Нью-Йорк, как писали американские газеты, «за одну ночь был превращен в Берлин 1945 года».
Тревога за судьбы молодежи охватила значительные круги американской общественности. Один из прогрессивных американских журналистов, И. Норд, пишет: «Мы переживаем такое время, когда трубадуры господствующего класса Америки пытаются ввергнуть народ в состояние духовной летаргии и поэтому создают вместо культа нормального человека культ какого-то звероподобного существа. Наша молодежь вырастает под влиянием упадочной культуры, выдающей человека за кровожадное существо, одаренного только инстинктами и совершенно избавленного от души, который шагает к собственному благополучию через трупы своих ближних. Появляются книги, утверждающие, что человек генетически наследует тоску по собственности и страсть убивать. Сегодня мы по колени в сумасшедшем потоке подобных антиобщественных трудов, преследующих, естественно, преступную цель — потушить пламя высоких человеческих идеалов, свести на нет усилия человека, направленные на осуществление свободы, в то время, когда владыки капиталистического мира обнаружили на стене зловещее знамение».
«Буржуазные отцы» капиталистического мира, мобилизуя психиатров, социологов, философов, писателей, журналистов, пытаются с их помощью дать какое-нибудь более-менее благопристойное объяснение современному поведению молодежи. Само самой разумеется, что они не стремятся к правдивому, отвечающему объективной истине ответу на вопрос: что случилось с молодежью? Их идеологические оруженосцы отлично понимают, кто повинен в деморализации молодежи. Но, чтобы замаскировать истинную сущность происходящих событий в глазах общественности, они апеллируют к возрасту, к специфическим особенностям психологии молодежи, шумно рекламируют концепцию «конфликта поколений». Использующие всякую возможность уйти от социальных характеристик, буржуазные идеологи всячески эксплуатируют проблему «отцов и детей», а теорией «конфликта поколений» с удовлетворением подменяют вопрос о классовых конфликтах. «Конфликт поколений» как конфликт между политически активными, так или иначе «идейными» отцами и противостоящими им безыдейными, разочарованными детьми, которым, дескать, надоели политика, идеи, революции и которые якобы хотят только материального благополучия и развлечений, развлечений и еще раз развлечений, в буржуазной литературе последнего времени, особенно после выступлений «новых левых», изображается как наиболее глубокий социальный конфликт современного общества. («История всех до сих пор существовавших обществ есть история борьбы между поколениями». — Л. Фойер.) Такое объяснение поведения молодежи получило среди защитников старого миропорядка самое широкое хождение и, как правило — явно или скрытно, — противопоставляется марксистскому пониманию социальной структуры общества. Так, профессор Лейденского университета (Голландия) К. Ламмерс утверждает: «Современная молодежь и студенчество представляют собой особый социальный класс, в недрах которого зреет классовое сознание, отличное от буржуазного и пролетарского».
Спору нет, молодежь всех времен и народов отличали и отличают возрастные психологические особенности, присущие всем молодым людям: энергия, энтузиазм, романтическая увлеченность, тяга к изменениям, готовность идти на жертвы, рвение к немедленному осуществлению своих идеалов. Ей свойственны незрелость суждений, эмоциональность, стремление к новому, политическая неопытность, излишняя доверчивость к громкой фразе. Ее характеризуют «благородный неукротимый огонь» (Ф. Энгельс), «бескорыстность, чистота, идеальность» (В. И. Ленин). Именно В. И. Ленин не однажды подчеркивал, что, решая задачу революционного воспитания молодых поколений пролетариата, необходимо учитывать возрастные и психологические особенности молодежи. Марксистские партии и ныне не устают повторять, что для успешного руководства молодежью необходимо не только понять, но и постоянно учитывать такие черты, которые в той или иной степени присущи всем, или почти всем, молодым людям — порыв, стремление к романтике, эмоциональность, веру в свои силы и одновременно нехватку опыта, поверхностность в оценке явлений, неустойчивость политических ориентаций, которые беспощадно эксплуатирует буржуазная пропаганда.[41] Подчеркивая необходимость учета возрастных особенностей, Ленин тем не менее всегда стоял за классовый подход к проблеме молодежи. Проповедники же концепций «конфликта поколений» различия между классами подменяют внутриклассовыми, в данном случае возрастными, различиями. На место классов ставятся произвольные группы людей («страты»), включающие представителей разных социальных слоев и объединенные по другому, не решающему — в данном случае возрастному — принципу.