В данной работе мы пытаемся сказать, что оптимальными условиями человеческого существования нам представляются те, в которых оказались У. Г. Wren-Lewis, и Сигал, где персональное эго было отброшено и разрушено, а наше осознание себя испарилось словно дым. Сигал пыталась объяснить то, что случилось с ней, следующими образом:
«Опыт жизни без персональной идентичности, без ощущения собственного „Я“, или самости, чрезвычайно трудно описать, тем не менее, это чувство узнается абсолютно безошибочно. Это чувство невозможно перепутать с неудачным днем или простудой, плохим настроением, гневом, или одиночеством. После того как исчезает ваше персональное „Я“, внутри вас не остается никого, кого вы могли бы назвать или соотнести с собой. Тело превращается в очертания, пустое от всего, что наполняло его прежде ощущениями до краев.
Сознание, тело, и эмоции больше не имеют отношения к кому-то — нет больше никого, кто бы думал, чувствовал, понимал. При этом сознание, тело и эмоции функционируют неизменно; нет сомнения, что „Я“ им не требуется для того, чтобы продолжать работать как всегда. Мысли, чувства, ощущения, речь, все остается как прежде, и действует без затруднений и с плавность, по которой невозможно определить пустоту царящую внутри. Никто и не заподозрит о невероятных переменах, произошедших с вами. Разговоры поддерживаются как раньше; манера речи не отличается от того, что звучала всегда. Можно задавать вопросы и на вопросы отвечать, водить машину, готовить обед, читать книги, говорить по телефону, писать письма». (Столкновение с бесконечностью).
Как представляется, после смерти нашего эго мы продолжаем испытывать боль — эту основу существования — однако эго перестает обманывать нас, и мы уже не принимаем боль как личную и прекращаем переводить индивидуальную боль в мучения сознания. Само собой, нам нужно продолжать питаться, но мы перестаем быть гурманами и эпикурейцами, которые едят для развлечения, пожирая все, что имеется в распоряжении природы, и создавая специальные лаборатории для производства новых вкусов. А что же произойдет с нашим воспроизводством? Животные движимы тягой к спариванию, поэтому даже после смерти эго мы не избавимся от своей биологии, хотя биология больше не будет управлять нами неразумно, как это происходит сейчас. Кроме того, с исчезновением неразумного управления биологией, мы не будем больше мрачнеть от перспектив вымирания. Для чего нам производить новое поколение, которое станет карабкаться по лестнице эволюции? Быть может нам лучше родить еще одно поколение с мертвым эго? Те, кто перестанет считать свои удовольствия или мучения чем-то принадлежащим лично им, не будут возражать смерти или приветствовать жизнь, желать или не желать одно или другое, полагая одно плохим, а другое хорошим. Наше эго умрет, внутри нас больше не останется Я, и — позволим себе это сказать — мы наконец-то станем просветленными.
Как пример того, во что обратится наша жизнь в подобном состоянии, можно привести 80-й стих Дао Де Цзин — образ из сна о человеческой жизни, но не этой земле.
Некоторым людям может показаться, что это описание не переживших смерть эго, а попросту страны мертвецов. Но это не так.
До тех пор, пока существуют те, кто «стареет и умирает», будут и те, кто ждет старости и смерти — молодые и юные, и те, кто приходит дальше.
Но если ни один из них не принимает свою судьбу лично, то зачем им вообще подписываться на эту судьбу? Конечно, подобное никто не случится с теми, чье эго умерло, как не происходит такого с низшими видами, перерабатывающими себя, как это понуждает их делать природа. Те, чье эго умерло, вернутся туда, откуда взяла начало наша раса — к выживанию, воспроизводству, и смерти. Путь природы будет восстановлен во всей своей бездумности и марионеточности.
Но даже если смерть эго рассматривается как оптимальная модель человеческого существования и освобождения нас от нас самих, эта модель по-прежнему является компромиссом с бытием, уступкой ошибке самого творения. Но мы способны на большее, и мы станем лучше. Смерть нашего эго это лучшее после убийства самой смерти, и всех этих дешевых опереточных лиц, которые снуют рядом с ней. Потому пускай наши земли становятся все меньше и меньше, до тех пор, пока у нас вообще не останется земли, куда могла бы ступить наша нога, да и нас не останется тоже.
На вершине смерти своего эго, Сигал пребывала в экстазе 24 часа в сутки. В тот период она начала говорить о «безмерной бесконечности», термине, словно бы взятом со страниц произведений Лавкрафта о космическом ужасе. С точки зрения Сигал безмерная бесконечность представляет собой феномен, подразумевающий все сущее. Она пишет: «Смысл человеческой жизни теперь ясен. Бесконечность создала эти человеческие схемы для того, чтобы получить опыт видения себя с точки зрения из вне себя, что невозможно было бы реализовать без таких посредников, как люди». Существование в виде части бесконечности, которое переживала Сигал, стало осмысленным, потому что теперь все служило целям бесконечности. С точки зрения Сигал это было неверотяным облегчением, наступившим как только ей удалось преодолеть первоначальный страх перед тем, что она теперь стала инструментом бесконечности, а не собственной личности. Однако ближе к концу своей жизни, как это вспоминает американский психотерапевт Stephan Bodian в своем послесловии к «Столкновению с Бесконечностью», Сигал начала переживать еще более интенсивное ощущение «бесконечности, становящейся бесконечней самой себя». Эта новая фаза бесконечности истощила ее психически и физически, так что Сигал в скором времени умерла от недиагностированной опухоли мозга.
Подобно бесконечности Сигал, шопенгауровская Воля к Жизни несет приблизительно ту же самую функцию относительно человеческого сознания — использование наших «схем» для получения некоего знания касательно ее бездумного бытия. С точки зрения Шопенгауэра, эта ищущая самое себя Воля не воспринимается людьми положительно, за исключением моментов временного удовлетворения ее хищнического инстинкта, которое отзывается так же и внутри нас. Причина, по которой Воля использует нас таким образом, остается загадкой. Обе эти недуалистические мета-реальности каждая на свой манер служат целью придания смысла человеческой жизни. Но отсутствие в нас положительных ощущений никак не беспокоит не ту, ни другую разновидность этих сил. Для них мы лишь средства передвижения; они являются нашими водителями. По уверению Сигал, Шопенгауэра, а так же других индивидуумов, чье сознание открылось бесконечности некоего наименования или природы, куда бы мы не двигались, нам следует помнить, что мы не являемся тем, чем себе кажемся. В качестве следующего шага, профессор Никто объяснит нам, что ничто в нашем мире не есть то, чем кажется, представив в типичной форме своего обжигающего бесстрастия отрывок лекции о вездесущей инфернальности «Вечно Немигающих Глаз».