Путем сверхъестественного ужаса мы можем избежать, пусть ненадолго, кошмарной мести этого утверждения. Нас всех вырвали из небытия и перед окончательный забвением, на протяжении нескольких судорог, дали возможность открыть глаза и взглянуть на мир и протянувшуюся через него дорогу. Какой ужасный сценарий. Так для чего нам что-то утверждать, для чего плести жалкие истории о добродетели ужасной необходимости? Наша карта, это судьба дурака, достойная лишь осмеяния. И поскольку вокруг нет никого, кто мог бы посмеяться над нами, мы принимаем на себя эту роль. Так побалуйте себя жестокими удовольствиями, играми и притворством с самими собой, вкусите макабрианских радостей Вселенской Резни. В итоге вы сможете огласить горьким смехом какой-нибудь пыльный уголок нашей заплесневелой вселенной.
Сверхъестественный ужас во всех своих жутких проявлениях позволит читателю вкусить несовместимые с личным благополучием лакомства. Определенно, подобная практика не сможет найти всеобщую поддержку. Истинные макабристы редки, как поэты, и образуют тайное сообщество повсеместно повернувшихся спиной, с некоторыми филиалами отстранившихся с момента рождения. Но те, кому довелось услышать ароматы других миров, и отведать кухни противной стабильности существования, не смогут теперь удержаться от жути поданного им пиршества ужасов. Такие будут бродить в лунном свете, пожирая глазами двери склепов, и выжидая удобную возможность вломиться и увидеть все своими глазами.
Потому позвольте нам с этих пор говорить парадоксом: «Нас так долго насильно питали останками тысяч кладбищ, что вот теперь мы, макабристы, дождавшись жуткой расплаты, во спасение от ужасов добровольно поглощаем могильный страх… и находим его по вкусу».
КУЛЬТ УХМЫЛЯЮЩИХСЯ МУЧЕНИКОВ
Несомненно, одним из величайших недостатков сознания — по причине которого сознание можно считать матерью всех ужасов — является то, что сознание усугубляет необходимые страдания и создает излишние страдания, такие как страх смерти. Не имея необходимого для того, чтобы прожить свою жизнь (вспомните Глорию Битти), нестерпимо страдающие учатся скрывать свои страдания, как необходимые, так и излишние, поскольку мир приводится в движение не именем боли, а именем счастья, вне зависимости от того, переживается ли это счастье искренне, или является маской самого черного уныния. Всякий смышленый раб знает, что ему следует быть веселым и услужливым в присутствии хозяина. Те, кто восседает в верховных офисах земли в курсе, что врата счастья должны быть открыты для болтливых ветров в сторону простого народа, которому нужно постоянно осознавать, что все в порядке, и даже если не в порядке, то будет в порядке скоро. Планируете ли вы управлять своими ближними, или лишь продвигаться среди них, делать это следует с небрежным оптимизмом.
В одной из глав «Мир как воля и представление» Шопенгауэр, рассуждая о том, что только боль реальна, в то время как наслаждения иллюзорны, в частности отмечает: «Впрочем, не могу здесь удержаться от заявления, что оптимизм, если только он не бездумная болтовня тех, у кого за плоскими лбами нет ничего, кроме слов, представляется мне не просто абсурдным, но и поистине бессовестным воззрением, горькой насмешкой над невыразимыми страданиями человечества.» (выделено Шопенгауэром).
Те, кто не полностью разделяют мнение Шопенгауэра об оптимизме, тем не менее могут получить некоторое представление о том, что он говорит, если взглянут в сторону плюющихся слюной демагогов, проповедующих ложь восхищенной аудитории. В подобных случаях оптимизм проявляет себя настолько бурно, что даже те, кто обычно предпочитает наложение на себя оптимистического заклятия, начнут испытывать тошноту, переживая ощущение потусторонней зловещести, сопровождающей вращение шестерен мировой машины. Мы помним о том, что «потусторонняя зловещесть» есть моральная оценка у тех, кто задумывается о подобных инсценировках. Те же, кто не обеспокоен подобными размышлениями, склонны облаивать подобные моральные оценки, по мере того как жуткое клоунское лицо оптимизма освещает небеса для того, чтобы наилучшим образом пользовать тела и сознания искромсываемых внизу.
Существуя в лучшем или худшем из возможных миров, большинство людей не может позволить себе размышлять слишком напряженно, не важно кем они являются, зловещими оптимистами, или нет. Подобные могут быть обеспокоены только одним, а именно тем, что для полагающих, что быть живым — это хорошо, есть единственное, о чем стоит беспокоиться — о том, чтобы чувствовать себя именно хорошо или как можно лучше, чтобы это «чувствовать себя хорошо» не означало для данного индивидуума в данный момент времени. Если вас кто-то спросит, чем вы заняты, вы можете ответить: «Я забиваю гвоздь», или: «Я занимаюсь поисками абсолютной истины». Но действительным ответом будет: «Я пытаюсь чувствовать себя так хорошо, как это только возможно». Конечно, для вас может настать трудный период, в котором наилучшее из ваших ощущений будет не столь хорошо, или даже очень плохо. Встречаются ситуации, в которых альтернатива, или осознаваемая альтернатива, сводится к «чувствовать себя хуже». Ergo (следовательно), вы все равно продолжаете стараться чувствовать себя так хорошо, как это только возможно, хотя, скорее всего, вы и не видите эти периоды таким образом, отмечая их как время, когда вы чувствовали себя не так хорошо, до тех пор, пока вы снова не начинаете чувствовать себя хорошо, в предпочитаемом для вас смысле. Результатом эволюции стало то, что мы обладаем «негативным уклоном» («negativity bias»), сдерживающим в нас те ощущения, которые при их переживании воспринимаются как безусловно позитивные.
В соответствии с одной из гипотез эволюционной психологии, развитие приятных ощущений и эмоций происходило по причине их приспособляемости.{24}
Например: В древние века кульминационное освобождение от напряжения плотского желания было единственным катализатором для размножения и выживаемости нашего вида, не смотря на то что связь между этими двумя явлениями до конца не установлена. В последующий за этим период развития языка началось всеобщее восхваление плотских удовольствий, в то время как лишь очень немногие отдавали должное биологической тяге, являющейся двигателем плоти, подобно тому, как все хвалят вкусную еду, но никто не хвалит голод, благодаря которому еда становится такой вкусной.
Очевидна аналогия между этими и подобными удовольствиями, так же приводящимися в действие желаниями, например — наркозависимостью. Освобождение от желаний само по себе является удовольствием.
Однако, зная о безжалостных путях природы, будет ли кто-нибудь потрясен тем, что при помощи мутаций природа ограничила глубину наших удовольствий и предел их длительности, не говоря уже о предпочтительности боли, как основной побуждающей силы нашего поведения?{25}
Если бы человеческие удовольствия не имели предела и не были ограничены во времени, мы ни за что не стали бы утруждать себя делами не приносящими удовольствия, такими как, например, заработок для собственного существования. В результате мы бы просто не выжили. Тем же самым образом, если когда-либо общественное сознание начнет беспокоиться по поводу установленной для нас природой ограниченности удовольствий, а также отсутствием подобного ограничения для боли, мы легко можем выбросить из наших жизней мандат на выживание, сместившись в стратосферическую область горьких негодований.