Он привстал, голову клонило к подушке, пришлось прижать трубку к уху:
— Слушаю. Что? Ограблено посольство? Какое посольство? Когда?.. Ага…
Потом был второй звонок: найден портфель.
Марина зажгла свет, ушла на кухню; она знала свое дело — если муж уйдет голодный, то так голодный и просидит до обеда; и звони тогда к нему и справляйся: сходил ли в столовую, и выслушивай ворчанье: нашла, о чем звонить… На сковороде зашипело масло, чайник тоненько запел. Василий Степанович съел котлету, выпил стакан чаю вприкуску, встал. Марина вслед за ним шагнула в прихожую.
Василий Степанович надел плащ, глянул в окно. Внизу стояли липы. Сверху они казались широкими, приземистыми. Он скользнул взглядом выше — дома, гребни крыш поднимались отовсюду, а над ними хмурилась сплошная низкая облачность, и было непонятно, стояла она или двигалась. Василий Степанович остановился у двери, пообещал:
— Я позвоню перед обедом.
Марина кивнула, хотя знала, что он не позвонит; провожая, вышла на лестничную площадку, Василий Степанович оглянулся и улыбнулся ей.
В приемной его ждал Харитонов.
— Пойдем.
Они вошли в кабинет.
— Ну, где бумаги?
— В портфеле.
Василий Степанович заглянул в портфель, раскрыл папку, повертел в руках бумаги.
Посол говорил, что в портфеле не было секретных документов, а здесь сразу бросилось в глаза письмо с грифом “Лично. Конфиденциально”. Никодимов прочел его и нахмурился. А может быть, он не так понял? Надо поточнее перевести.
Василий Степанович захлопнул портфель, протянул его Семену.
— Отнеси бумаги переводчику. Да сам возвращайся.
Семен взял портфель и вышел. Никодимов поглядел ему вслед, подошел к окну. Поднял шпингалет, несильно потянул за ручку; створка не поддавалась, он потянул сильней, петли заскрипели, в приоткрытую створку, хлынул свежий воздух; шторы заколыхались.
Никодимов стоял, дыша полной грудью. Дождь кончился, утро было прохладное; на пожухлую траву упали первые листья. Принесли газеты. Василий Степанович пробежал заголовки: “Ассамблея ООН”. “Американская машина голосования буксует”. “Скандал в Довре”. Он свернул газеты. Василий Степанович глянул на зеленые еще дубки, на тополь — он стоял неподвижно, большие листья наверху были изжелта светлы, а внизу они сморщились и потемнели.
“Вот и снова осень…” — Василий Степанович поежился. Он подумал о портфеле. Почему вор, взяв деньги, бросил портфель? Потом он вспомнил о старшем лейтенанте Харитонове. Почему он такой мрачный? Что с ним случилось? Семен всю жизнь был у него, как на ладони, даже когда учился в университете, он знал о нем почти все — они были, как отец и сын, часто виделись. Василий Степанович считал, что у Семена нет от него тайн, и вот что-то появилось…
“Влюбился? Пора бы, — подумал Василий Степанович. — Нынче пошла мода на поздние браки — раньше тридцати лет не женятся. Семен к тому же стеснительный”. Полковник вспомнил, как он сам женился восемнадцати лет. Сейчас сыну Витьке было бы больше, чем Семену, и они дружили бы. Погиб Витька в войну. Остались две дочки — обе вышли замуж. Он и не заметил, как дочки выросли. Годы идут — словно ветер выдувает их из-под ног. Ему уже за пятьдесят. Веселому чернявому комсомольцу Ваське — за пятьдесят. Даже не верится… Василий Степанович покачал головой. Глаза опять скользнули по газете: “Скандал в Довре”. Что там такое могло случиться? Он пробежал первые строчки, но читать не стал, снова подумал о Харитонове.
Из окна потянуло ветерком, с тополя, трепыхаясь, запоздалой бабочкой слетел лист. Василий Степанович вздохнул и прочитал заметку. Скандал был обычный — в Америке случалось и не такое. Министр финансов Ганы Гвадемах и его секретарь по пути в Принсес-Энн остановились в Довре у ресторана — выпить апельсинового сока, но их вытолкали взашей…
В приемной раздались шаги. По шагам и по стуку в дверь он определил: Семен. Крикнул:
— Входи, входи.
Харитонов вошел, остановился у порога. Никодимов кивнул на кресло:
— Садись.
Семен отдал документы, осторожно сел и сидел необычно прямо и тихо, какой-то чужой, напряженный и будто слегка растерянный.
Василий Степанович спросил:
— Что с тобой происходит? Ходишь ты непонятный какой-то.
— Долго рассказывать. — Семен посмотрел прямо ему в глаза.
— А ты покороче.
— Так. Блажь…
— Значит, прошло?
Семен кивнул головой.
Василий Степанович прочел перевод документа и протянул его Семену.
— Вот читай.
Еще не читая, Семен увидел сверху гриф: “Лично. Конфиденциально”.
— Читай, читай.
Василий Степанович шагнул. Ковер перед столом был широкий, полковник зашагал по нему от стены к стене. Семен читал:
“Лично. Конфиденциально.
Уважаемый господин Оливье!
В ближайшее время к Вам обратится один из высоких работников американского посольства в Москве сэр Скотт. Он назовет Вам двух советских граждан. Вы должны обратиться к советским властям с просьбой разрешить этим лицам выезд в нашу страну якобы для свидания с родственниками, ссылаясь на ходатайство последних. Все подробности передаст Вам лично сэр Скотт. Ему важно вывезти этих людей из России. Он считает, что к Вашему ходатайству советские власти отнесутся более доброжелательно. Ему возбуждать этот вопрос не совсем удобно. В суть дела никого из работников своего посольства не посвящайте. Пусть Вас не смущает несоответствие этой помощи официальному курсу нашей страны, — в правительственных кругах все это согласовано”.
Василий Степанович ходил до тех пор, пока Семен дважды не прочитал бумагу.
— Ну, как? — спросил. — Занятно? — И усмехнулся.
— Что это? Может быть, провокация? — спросил Семен, возвращая бумагу.
— Вот в этом нам и предстоит разобраться.
— Василий Степанович, не связано ли ограбление посольства с появлением четы Рахими?
— Не исключено. Мне тоже приходила в голову такая мысль. Но пока вся связь заключается в том, что Рахими прибыли из-за границы за неделю до ограбления. Подумай над этим.
Семен ушел к себе,
IV
В кабинете Семен стал вспоминать все, что было связано с делом Рахими. Началось с тревожной телеграммы из Баку. Там появились два иностранца — он иранец, коммерсант, она немка, по документам супруги. Едут транзитом через всю страну — закупать бумагу в Финляндии. Его звали Ирадж Рахими, ее Гертруда. С Ираджем на таможне заговорил иранец, советский служащий, оказалось, Рахими говорит по-персидски плохо, да и похож больше на европейца. Это было видно, когда он снимал дымчатые очки. Вызывала подозрение и фотокарточка на паспорте: на ней был вроде бы тот, а присмотришься — другой, очень похожий прической и чертами и все-таки в чем-то несхожий с Рахими…
Телеграмма пришла в воскресенье. Семен проснулся в этот день хмурый; поездка на дачу в лес не успокоила его. Пришел Смирнов и увел Семена в столовую, а потом в спортивный зал — померяться силами на шпагах. Семену было все равно, куда идти, и он пошел за Игорем. Смирнов выбрал шпагу и улыбнулся. Семен тоже выбрал, выпрямил ее, надел маску.
— Ну, начали.
Они сделали шаг навстречу друг другу.
— Так, так. Смелее, — подбадривал их тренер.
Но Семен действовал вяло и нерешительно — как во сне. Он слышал, что говорил тренер, слышал лязг металла рядом. Игорь наступал решительно.
— Вперед! Выпад! Укол… — тренер крикнул, и, только после того как он крикнул, Семен почувствовал — конец шпаги коснулся его груди.
Он снял маску, улыбнулся Игорю:
— Твоя взяла.
— Ты просто сегодня не в форме. Попробуем еще.
— Нет. Пойдем погуляем.
Но погулять им не пришлось: пришел посыльный и передал приказ полковника явиться в управление.
Вскоре Харитонов с Игорем уже входили в кабинет. Василий Степанович сидел задумчивый. Быстро, исподлобья, кинул взгляд на них, кивнул коротко: