— Ваших засранцев,— напевно и с очевидным удовольствием протянул Гесс,— задержали на месте преступления, так сказать... Нешуточная ситуация, Гиммлер. Как бы не повторился уже известный спектакль.
— Что бы вы посоветовали, рейхслейтер?
— Проглотить пилюлю, как бы горька она ни была. Главное, не пытайтесь выгораживать своих уголовников. Их придется дезавуировать... Непосредственных начальников тоже задвиньте куда-нибудь подальше.
— Это все?
— Посмотрим, как будут развиваться события...
— Спасибо, рейхслейтер! — Гиммлер облегченно перевел дух.
Он лишний раз убедился, что Гесс говорил не только от своего имени. Но зато Гейдрих хорош! Прет напролом, как танк. Министр Фрик совершенно прав: убийца.
5
Лиловая дымка над Лондоном пахла горелым коксом. На зеленых лужайках, слезясь, оплывала ноздреватая ледяная глазурь. Знобкий западный ветер трепал приспущенный флаг над Букингемским дворцом. Креповые ленты жалили на лету красный крест святого Георгия, синие диагонали святого Андрея. Вспугнутые колокольным звоном сорвались с квадратных зубцов Тауэра вещие вороны.
Почил Георг Пятый, король Великобритании и Ирландии, император Индии. Занавешены разделенные полуколоннами окна министерских апартаментов Уайтхолла. Улица Парламента, Трафальгарская площадь, Адмиралтейский экран — всюду черные банты, перевитые шнурами. Траурные полотнища, дубовые листья, влажная хвоя венков.
Над каминными трубами «Конной гвардии» беспокойно металась чайка, затесавшаяся в голубиную стаю. Когда на Темзе вскричали гудки, она взмыла вверх и, покружив возле «Часовой башни», скрылась за Вест- министерским мостом.
Похоронная процессия направлялась к собору. Конногвардейцы в сверкающих нагрудниках и золотых шлемах с ниспадающими хвостами слегка покачивались в седлах. Изредка всхрапывали завитые мелким шариком вороные, прядая ушами, выдыхая горячий пар.
Артиллерийский лафет осеняли знамена, расшитые гербами Соединенного Королевства и Саксен-Кобург-Готской фамилии. Вернее, Виндзорской, как она стала именоваться после семнадцатого года, перевернувшего мир. Отречение от германских корней родового древа подвело своеобразный итог эпохе, сокрушившей родственные династии Гогенцоллернов и Романовых. Врага и союзника.
Окаймленные рамкой газетные полосы напоминали о деяниях покойного короля. Не посягая на прерогативы парламента и кабинета, он достойно представлял великую империю, распростершуюся на бескрайних простоpax океанов и материков. Монарх и отец семейства, офицер флота и джентльмен.
Многочисленные фотографии воспроизводили достопамятные эпизоды. Король в детском приюте, под балдахином на спине слона, на палубе дредноута, ощетинившегося жерлами плутонгов. Какая эпоха, какие просторы, какая жизнь! Доки, заводы, блестящие рауты, праздничные улицы европейских столиц. Щемящая прелесть довоенного быта и военно-полевой аскетизм. Теплые встречи в Канаде, Австралии, Новой Зеландии. Охота на тигров в Хайдарабаде. Маневры в африканских песках. Парады и аудиенции. Бок о бок с монархами, диктаторами, президентами, улыбчивыми раджами в роскошных тюрбанах и вождями племен, увешанными клыкастыми ожерельями.
Не остался без внимания и трогательный жест первых лет: пятьдесят гиней в пользу семей бастующих докеров. Своевременное напоминание нации, сумевшей сохранить единство перед лицом повального безумия, шквалом пронесшегося над континентом. И хоть коснулось краем моровое поветрие, но милостью провидения не содрогнулись вековые устои. Воистину остров в бушующем море. Большевики, фашисты, анархисты — это не для старой доброй Англии. «Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом!» Слава богу, переболели кровавым бунтом в далеком младенчестве. Классовые бои, стычки с доморощенными нацистами, восстания на заморских территориях остались за кадром. Не стоит вспоминать, неуместно. Да и вообще нет памяти о прежнем, как учит Екклисиаст. Все суета и томление духа.
Пред дивным порталом и непроглядным мраком отверстых дверей, куда вливается торжественно-опечаленная процессия, утихают мирские страсти. Сюда, как в вечность, вливаются реки и вытекают отсюда. Тончайшие колонны, слитые в пучки, расходящиеся звездами нервюр, в беспредельность рвущийся свод. И таинственный гул, и мрамора холодное дыхание, и вещий сумрак.
Молодые люди с парадными аксельбантами плавно опустили венки, каменея вполоборота на карауле. Министры и генералы, расправив ленты, почтительно склонили головы. Кто солидно и обстоятельно, а кто и поспешно, словно преодолевая неловкость. Безмолвная дипломатия мимолетных касаний, призванная выразить всю глубину подобающих случаю чувств. Примиряющая символика взглядов, которыми обменивались даже представители соперничающих держав. И никто не заметил, что кукловод, направлявший слаженное движение фигурок во фраках, нечаянно перепутал нити. Пантомима, призванная отобразить смирение власти земной перед властью небесной, дала осечку. В гротескных пируэтах старомодного танца a la Cranach [5] явственно обозначилась иррациональная аура века. Когда средство становится целью, общественное сознание начинает двигаться вспять. Во тьму инстинкта, где теплом материнского лона дышат почва, кровь и беспамятство.