— Скрипочки, значит, побоку?
— Попробуем послезавтра, если ничего не случится.
— «Что день грядущий мне готовит?..» — невесело пропел Путна и расстегнул пальто.— Душновато, не находишь?.. Я почему Пильняка вспомнил... Ты читал его «Красное дерево»?..
— «Красное дерево»?.. Что-то такое припоминаю. По-моему, именно за это и прорабатывали?
— Дело знакомое. Пророков всегда побивали каменьями. А он определенно пророк. «Всех ленинцев и всех троцкистов прогонят»... Попробуй кто скажи такое... А он посмел.
«По слову его»,— пронеслось в голове Витовта Казимировича. С запоздалым сожалением он подумал о том, что у Тухачевского, который не только никогда не примыкал к оппозиции, но и не раз схлестывался с самим Троцким, тоже нет охранной грамоты.
— Не помню подобного «предсказания»... Это когда было? В двадцать девятом?
— Двадцать восьмом... Я книжку в Берлине купил.
— Не имеет значения. Судьба троцкизма решилась окончательно и бесповоротно еще в двадцать седьмом. Тебе ли не знать? — Тухачевский дал понять, что не желает продолжения разговора.
6
Самолет Люфтганзы, прибывший из Лондона, встречал в Темпельгофе майор Остер. Получив из рук пилота запечатанный конверт, он сел в «опель», поджидавший с работающим мотором прямо на летном поле, и поехал в управление военной разведки и контрразведки.
Германское посольство и разведывательные службы тщательно собирали любую информацию о визите военной делегации СССР: газетные вырезки, радиоперехват, светские сплетни, слухи. Все материалы, включая фотографии Тухачевского и Путны, где они были запечатлены рядом с самыми разными, порой совершенно случайными людьми, спешно переправлялись в Берлин. Судя по всему, не приходилось, по крайней мере в обозримом будущем, опасаться существенных изменений британской позиции.
Стало известно, что руководитель экономического департамента Форин оффиса Эштон-Гуэткин и советник Чемберлена Лейт-Росс готовят записку, в которой высказываются в пользу таможенного союза с Германией. В руки агента абвера попал обрывок копировальной бумаги с фрагментом текста чрезвычайной важности:
«Германская экспансия в плане растущего экспорта была жизненно необходимой, естественным направлением для нее явилась Центральная и Юго-Восточная Европа, и в обмен на прежние германские колонии ей могли предоставить компенсацию в виде субсидий».
Нетрудно было прийти к успокоительному заключению, что Великобритания с пониманием относится к восточной политике рейха и, следовательно, едва ли пойдет на сближение с Москвой. Предложение субсидий означало не только согласие с программой вооружений, но и недвусмысленную ее поддержку. Но в отношениях между странами нет раз и навсегда завоеванных рубежей, а ветры над Темзой отличаются особым непостоянством. Коварство Альбиона вошло в пословицу.
Глагол «мочь», употребленный в прошедшем времени, явно не способствовал безудержному оптимизму. Мало ли какие похлебки варятся во всякого рода канцеляриях? Куда важнее, что подадут на стол.
Миссия Тухачевского определенно повлияла на настроения в высших военных кругах, что так или иначе скажется на ситуации во Франции. В будущем подобное развитие событий может привести к значительным осложнениям.
Рудольф Гесс потребовал предложений.
Получив секретный пакет из партийной канцелярии, Гейдрих позвонил Канарису. Условились встретиться с глазу на глаз. Интересы рейха превыше симпатий и антипатий. Фридрих Вильгельм Канарис, возглавивший абвер всего несколько месяцев назад, ни на йоту не сомневался в том, что Гейдрих подслушивал и его телефоны. Благо, штаб-квартира абвера находилась в непосредственной близости от военного министерства.
Случай любит выкидывать забавные коленца.
Шефа СД Канарис помнил еще лейтенантом военного флота: оба служили на одном корабле. Как старший офицер крейсера «Берлин», он даже входил в состав «суда чести», разбиравшего скандальное дело Гейдриха.
Внешнюю канву составляли похождения по женской линии: адюльтер в своем (морских офицеров) кругу. Было и еще кое-что, слегка напоминавшее брачную аферу, прикрытую скоропалительной женитьбой. Но все это так, зыбь на поверхности, каемка прибоя. Истинная причина лежала много глубже, в сфере политики. Весной 1931 года это еще считалось несовместимым со службой. Особенно на флоте, где чуть ли не каждый второй мог похвастаться дворянской приставкой «фон». Генералам-аристократам, даже отпрыскам коронованных фамилий, вовсе не возбранялось поддерживать национальное движение господина Гитлера, но формальная принадлежность к партии была несовместима с присягой. Офицер не мог позволить себе якшаться с нацистами, тем более эсэсовцами, уже успевшими снискать дурную славу. Для этого надо было выйти в отставку, как Рем или Геринг. Иное дело абвер: работа в военной разведке считалась почетной. Но такого субъекта, как Гейдрих, полковник Николаи никогда бы не взял к себе в штат.