'Разве это не здорово? Я была лучшим учеником в классе. Два моих лучших предмета. Американский сленг и уколы для глаз. Глазные уколы сложнее. Трудно заставить людей практиковаться. Вы можете заниматься только с одним человеком одновременно. Но со змеей было легко. Я училась у профессора Сленского. Он долгое время жил в Америке.
— Работал в университете?
'Нет. Большой ресторан класса «люкс». Макдоналдс. Затем он решил вернуться в Россию. Его наняли преподавать американский сленг».
Я спросил. - "Когда именно он вернулся в Россию?"
— В 1927 году. Но он умный человек. С тех пор он держит руку на пульсе сленга благодаря популярным вещам. Комиксы. Фильмы.'
— Да, — сказал я. — Действительно, очень умный человек.
— Абсолютно клубный, — сказала она, кивая.
Анну ждало еще несколько разочарований. Первым был ресторан в аэропорту, где мы пили кофе, пока ждали вылета нашего самолета.
'Что это?' — подозрительно спросила она, останавливаясь в дверях. — Кафетерий, — терпеливо объяснил я. «Вы стоите в очереди, выбираете то, что хотите, затем платите и приносите это к своему столику». Брови Анны взлетели вверх, сначала от удивления, потом от растущего негодования. — Сам принесешь к столу? Никаких слуг?
«Никаких слуг».
Она фыркнула. «Ха. Очень третий класс. В Советском Союзе нас обслуживают официанты».
Ее возмущение в столовой было ничто по сравнению с ее реакцией, когда мы сели в самолет и обнаружили, что наши места не первого класса, а туристического.
"Мы здесь?" - она почти закричала. — С простыми людьми?
Я начал терять самообладание. — Действительно, — сказал я. «Мы здесь не с изысканным шиком, а с обычными людьми. Нет ни шампанского, ни свежей икры. Никаких слуг, за исключением нескольких переутомленных стюардесс. Все очень по-плебейски. — твердо добавил я. — И в настоящее время я погружусь в очень плебейский сон.
— Ха, — пробормотала она с отвращением. «Первый раз, когда я посещаю декадентскую капиталистическую страну, прогнившую от дегенеративной роскоши, я должен лететь эконом-классом. Вся буржуйская жадность. В России лучше, на это можно сказать отпад».
Я откинулся на спинку кресла, увидел, как загорается надпись «не курить, пристегните ремни», пристегнул ремень безопасности и закрыл глаза. Самолет начал выруливать на взлет, когда я почувствовал, что засыпаю. Я проснулся через несколько часов и обнаружил, что Анна с удовольствием ест и ее, и мою еду. Потом я снова заснул и проснулся, чтобы увидеть, как Анна внимательно читала номер «Нью-Йорк Таймс», уделяя особое внимание прекрасно иллюстрированной рекламе бриллиантовых ожерелий. В следующий раз, когда я проснулся, пилот как раз объявлял, что мы посреди Атлантики.
Но не это заставило мои глаза лопнуть. В воздухе висел слабый, но знакомый запах, который ощущался совсем недавно. Он был острым и протяжно сладким. Я взглянул на Анну. Ее глаза встретились с моими. Они были зорки и бдительны. Она сказала одно слово таким тихим голосом, что только я мог его расслышать. 'Гашиш.'
Я кивнул. Насколько мне известно, Анна ничего не знала ни о резне в пустыне, ни о культе, кроме телеграммы своему правительству. Со временем она должна быть проинформирована, если мы собираемся эффективно работать вместе. Но не раньше, чем я убедился, что могу доверять ей. До этого было так: чем меньше она знает, тем лучше.
«Как давно ты его почувствовала?» — спросил я ее.
— Около десяти минут, — сказала она. «Сначала я не была уверена. Был очень мягким. Потом сильнее. Теперь я знаю точно.
— Я тоже уверен, — небрежно сказал я. «Но, вероятно, это просто кучка бродяг-хиппи, курящих нелегальный косяк в туалете . Я пойду посмотрю.
— Я поищу в другом туалете, — сказала она, начиная вставать. — Нет, — сказал я ровно. 'Оставайся здесь. Я скоро вернусь.' Она повиновалась, но с явной неохотой опустилась на стул. Я чувствовал, как ее глаза сверлят мою спину, пока я небрежно брел в туалет.
Запах гашиша усилился. И мы с Анной больше не были единственными, кто это замечал. Передо мной стюардесса, разносившая напитки, выпрямилась и принюхалась, как собака на кроличьей тропе. Ее лицо напряглось. Внезапно она повернулась и быстро пошла в туалет. Я последовал за ней всего в нескольких шагах .
Мы не прошли дальше кухни. Когда она прошла мимо него, я увидел, как она внезапно остановилась. Ее тело напряглось, как будто через нее прошел электрический разряд. Ее рот открылся, и ей захотелось закричать.
Я был позади нее в двух шагах. Я зажал ей рот рукой, чтобы заглушить крик. Пока я это делал, я заглянул на кухню. Еще одна стюардесса лежала на полу под буфетом. Она лежала скрюченной, безжизненной кучей. Ее лицо было отвратительным пурпурным шаром, раздувшимся до такой степени, что почти неузнаваемо было человеческое лицо. Глаза вылезли из орбит.