Говоря простым языком, парень выглядел порядком пришибленным.
– Тебе правда здесь нравится? – опять спросил я, внимательно наблюдая за его реакцией.
– Да, да, очень нравится, – неожиданно оживился он, так, как будто я затронул очень волнующую его тему. – Здесь так хорошо, так спокойно, все друг друга любят, и Фекла хорошая!
– Во дворец совсем не тянет? – продолжил я допрос.
– Нет, здесь лучше. Если бы матушка была жива и Ксения вернулась, то было бы всем хорошо. Мы жили бы все вместе, и были бы все счастливы!
Говорил он это как умственно отсталый, который послушно повторяет выученный урок. Сколько я мог наблюдать, только идиоты бывают всегда всем довольны. Федор идиотом не был. Наивным, излишне чистым, неопытным, возможно. Но никак не глупцом.
– Ну, ну, – с сомнением сказал я. – Если нравится, тогда конечно...
Дальше опять повторилось то же, что и раньше. Его нервное оживление внезапно прошло, и он опять сидел, заторможено улыбаясь.
– А что ты тут делаешь? – не выдержав молчания, задал я новый вопрос.
– Мы с Феклой все время вместе. И ездим вместе, куда она, туда и я, – с заминкой ответил он, с трудом включаясь в разговор.
– Нет, я тебя не о том спрашиваю, ты стал холопом, и какую теперь работу исполняешь?
– Всякую, что скажут, то и делаю.
– И какую тебе определили плату?
– Что определили? – не понял бывший царь.
– Платят тебе сколько?
– Мне? Платят? – он рассмеялся. – Ничего не платят. Зачем мне деньги, здесь и так хорошо! Если бы ты знал, Алеша, как я счастлив!
С Федором явно приключилось что-то очень плохое. По натуре любознательный, раньше он успел бы задать сотню вопросов о положении в стране, новом царе, принятых указах, теперь сделался какой-то амебой, твердящей о своем довольстве. Нужно было разбираться, что у них здесь происходит. Это могла быть и массовая галлюцинация, и религиозная секта, сумевшая оказать на парня психологическое воздействие, не исключено, что он вообще находится под воздействием каких-то наркотиков. Я понимал, что расспрашивать его бесполезно, и дал возможность продолжить любоваться закрытой дверью.
– Скоро будет обед? – наконец спросил я, решив, что на простой бытовой вопрос он сможет ответить.
Однако Федор опять задумался, потом застенчиво улыбнулся и сказал, что не знает.
– Как это не знаешь? – поразился я. – Вы что в разное время обедаете?
– Нет, наверное, в одно, только когда, я точно не помню. Наверное, уже скоро. Ты не волнуйся, нас непременно позовут.
– Надеюсь, – проворчал я.
– Когда ты здесь будешь жить, и тебе будет всегда Хорошо, – добавил он, совершенно не к месту и не по теме разговора.
– Там видно будет, – неопределенно ответил я. Что-то сегодня мне везло на странные встречи.
Мы теперь так и сидели: друг против друга, смотрели в разные стороны, молчали и ласково улыбались. Чем не вечный кайф. Прошло по моим ощущениям минут сорок, когда наконец открылась дверь, и в горницу вошла хозяйка.
– Заждались, поди, обеда? – спросила она, нежно заглядывая мне в глаза.
Было ей прилично за сорок, что по нашим нынешним средневековым временам далеко не первая и даже не третья молодость, фигуру разобрать под темной, бесформенной одеждой невозможно, виднелось только острое лисье личико, так что нежность в ее взоре меня нисколько не умилила, напротив, возросло подозрение, что у них тут и с любовью что-то не совсем ладно.
– Ничего, ничего, Марья Ивановна, – поспешил успокоить ее Федор, – мы с Алешей тут разговариваем.
– Ну и еще поговорите, скоро позовут в трапезную, Георгий в городе задержался.
Понятно, что никакой связи между неизвестным Георгием и обедом я не уследил и потому, когда хозяйка вышла, спросил, кто это такой.
– Очень хороший человек, – ответил он, – наш наставник. Ты когда его узнаешь, тоже возрадуешься!
У меня такой уверенности не было, но обсуждать эту тему я не стал. Посмотрю на наставника, и будет понятно, чему здесь учат. Мы опять погрузились в молчание и приятное созерцание. Я уже думал, что мы так и будем сидеть до самого обеда, когда Федор неожиданно заговорил:
– У Феклы есть сестра Прасковья, она тебе понравится.
О Феклиной сестре я от него уже слышал. Меня она, честно говоря, никак не интересовала. Пока мне было не до романтических знакомств, хватило недавних страстей с боярской дочерью. Я промолчал, а Годунов, не дождавшись напрашивающегося вопроса, сам пояснил:
– Она теперь одна.
Слово «теперь» несло хоть какую-то информацию, и я попытался уточнить:
– А раньше у нее кто был?
– Раньше? – переспросил он. – Почему раньше?
– Ты сказал, что теперь она одна, значит, раньше она была с кем-то.
– Да? Не знаю, наверное, я это просто так сказал. Прасковья хорошая девушка, только часто плачет. Она не посвященная.
Когда мы с ним попали в элитный бордель, он одновременно увлекся сразу двумя девушками, одна из которых была Фекла. Я решил, что теперь речь идет о второй, и спросил:
– Это не та блондинка, которую я видел в том доме?
Слово «блондинка» Федор не понял, пришлось употребить другое: «белокурая».
– Белокурая, – повторил он, – нет, Прасковья Русая, как и Фекла, а в каком доме ты их видел?
Это означало: «приехали».
– Ты что, не помнишь, где познакомился с Феклой?
– Почему не помню, помню. Здесь и познакомился.
Мне осталось только посмотреть на него большими глазами. Информация, как говорится, в комментариях не нуждалась.