– Хочу в баню! – оживилась девушка.
В горницу, где мы сидели, вошла какая-то заспанная старуха в одной ночной рубашке и уставилась на управляющего и на нас, как на привидения. Тот ее окликнул:
– Бабка Варвара, отведи гостью в баню.
Старуха перекрестилась и, скорбно поджав губы, пошла к выходу. Прасковья заспешила следом, за ней Сидор. Мы с управляющим остались с глазу на глаз. Возникла неловкая пауза, оба не знали, сколь откровенно можно говорить друг с другом.
– Убили, значит, постельничего, – задумчиво сказал он, – не знаешь, кто?
– Знаю, я убил.
– Ты? – только и нашелся переспросить он.
– Другого выхода не было, они с дьяком Ерастовым хотели поджечь Москву.
– А ты сам-то кто таков будешь? – помолчав, спросил он.
Я назвался. Почему-то мое имя произвело на управляющего сильное впечатление. Однако кажется, не негативное. Василий Григорьевич теперь смотрел на меня, скорее как на какое-то чудо морское.
– Тот самый окольничий, значит! – наконец сказал он. – Вот не думал тебя увидеть!
– Ты что, меня знаешь?
– Наслышан! Много о тебе здесь разговоров велось! А уж как ругали, не приведи Господь!
Я молча слушал, ждал, что он скажет еще.
– Сколько к тебе убийц подсылали, а ты все еще жив! – почти восхищенно говорил управляющий. – Я-то думал, ты разбойник из разбойников, а ты вроде совсем и не такой!
– Так это Нечаев меня пытался убить? – перебил я.
– Какое! Против тебя такие силы стоят, что лучше бы тебе в Москву век носа не казать. Я толком не знаю, при мне такие разговоры не велись, но краем уха слышал, что против тебя не только первые бояре ополчились, но и самого царя склонили тебя на дыбе испытать.
– Ты это точно знаешь? – спросил я, внимательно глядя ему в лицо. Я только вчера был в царском дворце, и никому в голову не пришло меня задержать. Управляющий пожал плечами:
– Слышал краем уха, хозяин вот в этой горнице говорил о тебе с каким-то знатным человеком. Голову на заклание класть не стану, может быть, что-то не правильно понял. Я их из-за двери слышал, а когда вошел, они замолчали. – А то, что тебя приказали убить, несколько раз говорили при мне.
– Ну, это не новость, уже несколько раз пытались, – а вот что царя против меня настроили, я не знал. Ты не можешь точно пересказать, что они говорили?
Василий Григорьевич наморщил лоб, пытаясь вспомнить разговор.
– Постельничий сказал тому человеку, что с Крыловым все решено. Тот спросил, что они будут делать, если опять не получится. Хозяин засмеялся и говорит, что тогда его, ну, значит, тебя, царь на дыбу вздернет, и ты во всем и сознаешься. Потом я вошел, и они замолчали.
То, что он рассказал, было похоже на правду, но ни еще о чем не говорило. Нечаев мог врать или блефовать.
– А что за знатный человек тут был?
Он пожал плечами.
– Не знаю его имени, но приехал он в карете с большой охраной. Тут последние дни много людей побывало, один знатнее другого, разве что самого царя не было.
– Ну, ему-то тут делать было нечего, – задумчиво проговорил я, даже примерно не представляя, что мне дальше предпринимать. Если на меня ополчилось боярство, то конец мог быть только один. Причем гарантированный. К тому же теперь на мне висит убийство двух важных государевых сановников. Поди докажи, что они замышляли заговор. На самого Лжедмитрия я больше не рассчитывал. Он был, как мне казалось, человеком порыва, а не умным правителем. Мог спонтанно помиловать, как простил Василия Шуйского, уличенного в измене и попытке переворота, так же мог приказать и пытать невиновного. Я не имел за спиной могучего семейного клана, как Шуйские или Романовы, а был одиночкой, как говорится, без рода и племени. А теперь царь еще прозевал крупномасштабный заговор. Такие люди на престолах долго не засиживаются...
– У вас тут можно где-нибудь поспать? – неожиданно для собеседника спросил я.
– Что сделать? – не понял он.
– Я всю ночь на ногах, голова гудит как котел, мне бы прикорнуть на пару часиков.
Управляющий смутился.
– Место, конечно, найдется, только как бы худого не случилось. Меня здесь не любят, а теперь и подавно... Придется к себе в вотчину вернуться. Там хоть и погорело все, но дома и солома ведома. А отдохнуть тебе лучше на постоялом дворе, когда в людской узнают о смерти хозяина, тут такое начнется!
С этим было не поспорить. Хотя о моей роли в жизни и смерти постельничего пока никто не знал, но укладываться спать в его имении, было, по крайней мере, бестактно.
– Твоя правда, как только вернется Прасковья, мы сразу же уйдем от греха подальше.
– Мне тоже собираться пора, – грустно сказал собеседник, – хотя и собирать-то, правду говоря, нечего. Пока не нажил ни мошны, ни рухляди. Провожу вас и тоже в дорогу...
Он надолго замолчал, говорить нам больше было не о чем, тем более, что на каждого наваливались собственные проблемы. Однако просто молча сидеть друг против друга оказалось неловко, и я спросил:
– Далеко твоя вотчина?
– Нет, считай что рядом, под Калугой. Отсюда всего пять дней пути.
Мы опять замолчали. Я думал, чем мне теперь в первую очередь заняться. Учитывая рассказ управляющего, возвращаться в город было нельзя.
– Что-то долго ваша Прасковья моется, – сказал он. – Может быть, с ней что-нибудь случилось?
– Она же не одна, с ней Семен, ну этот парень, который был со мной. Если бы что произошло, прибежал бы, сказал.
– А... – мне показалось, как-то многозначительно, протянул Василий Григорьевич.