Интересная это организация — «Германский народный союз по уходу за воинскими захоронениями». Я был в их главном офисе в Касселе. Смотрел, разговаривал, и, как я понял, кроме того, что они содержат эти кладбища, причем не только за счет государства, но и за счет пожертвований, они решают еще несколько задач. Воспитывают уважение к памяти погибших. Воспитывают сочувствие к жертвам войны с обеих сторон, без различия национальностей. И третье. Кладбища солдат — это средство осознать ценность мира. Эта работа против войны.
Для меня несколько неожиданно было посещение Музея Первой мировой войны 1914–1918 гг. в Перроне (Франция). Музей и научно-исследовательский центр. Музей рассказывает ход Первой мировой войны, историю крупных сражений. Музей, я бы сказал, архисовременный. В каждом зале видеокамеры, где непрерывно идут фильмы времен той войны, чем-то милые, чем-то смешные. Они показывают первые военные самолеты, дирижабли, как с них стреляли, бомбили. В другом зале показывают пушки, танки той войны. Она кажется почти игрушечной. Смешные винтовки, скачут кавалеристы. Они еще с саблями. В холле музея выставка детских рисунков о Первой мировой войне, как они ее себе представляют, посетив музей. Дерутся солдаты в касках, окопы, стреляют пушечки. Для детей это все равно что римские войны Цезаря. Я не сразу понял, откуда такое внимание к той, казалось бы, позабытой всеми войне. И вдруг догадался — все же это была победа для Франции. Это украшение ее военной истории. Особенно после горького поражения в войне 1870–1871 годов. Они, французы, тоже не свободны от культа победы, столь хорошо знакомого нам. Увы, та победа не сослужила им своей службы в следующей войне с Германией. Я не стал воспринимать этот музей всерьез, да он и не располагал к этому. Он большой, светлый. За стеклянными стенами парк, пруды, лебеди. Но музей — подробный, и научно-исследовательский центр при нем ведет большую работу — разыскивают безвестные захоронения на полях бывших сражений Первой войны. Находят останки солдат, идентифицируют их, устраивают захоронения, а те, чьи имена остались неизвестными, — им пишут на кресте «Имя его известно Богу». Трогательная эта надпись часто встречалась мне на разных кладбищах.
Девяносто лет прошло с окончания Первой мировой войны, а французы не успокаиваются, стараются похоронить каждого ее солдата. Вроде неблагодарная, тяжелая работа по розыску останков идет и будет идти дальше, потому что ни один солдат не должен остаться непохороненным.
Мне не хотелось сравнивать наши воинские кладбища с европейскими, не хотелось вспоминать о миллионах наших солдат, чьи останки рассеяны по лесам и болотам, по дорогам наших отступлений, да и наступлений тоже. Даже те кладбища, которые мы сооружали, кое-как долбя мерзлую землю, водружая в головах латунную снарядную гильзу с выцарапанной на ней фамилией, даже они с годами куда-то исчезли.
В Германии есть закон, по которому воинские кладбища охраняются вечно. Могилы их — забота и попечение государства. В Петербурге на Марсовом поле сооружены братские могилы. Когда-то для меня «братская могила» звучала как нечто почетное. Сейчас она мне кажется понятием варварским. Почему «братская»? Почему сваливали в одну кучу тех, кого считали героями? На Марсовом поле похоронены жертвы Февральской, а затем и Октябрьской революций. Впрочем, на камнях надгробия высечены слова Луначарского: «Не жертвы — герои лежат под этой могилой». Слова, которыми мы когда-то восхищались, как странно и сомнительно они звучат сейчас. Может быть, все-таки жертвы, а не герои…
Какому-то любознателю пришла в голову причуда: собрать воедино последние слова перед смертью, сказанные известными людьми. Великими людьми. Слова прощания с этим миром. Завершающие. Если человек знает, что он уходит, — естественно желание что-то сказать на пороге. Были счастье, любовь, страдания, были мечты, что-то понял, что-то сделал, а в итоге, когда все кончилось, поскольку конец неизбежен, каждый, тем более великий человек, готовится к уходу. И где-то в глубине души представляет это прощание. Что-то хочется ответить на причастие.