— Как?
Пален отошел от камина, прошел по галерее до конца, заглянул в дверь и вернулся.
— Вы хорошо знаете Михайловский замок?
— Совсем не знаю, — ответил Талызин, вдруг побледнев.
Пален слегка развел руками с выражением: «иного от вас и не ожидал». Он еще подумал, затем подошел к другой двери, которой в полумраке прежде не замечал Талызин.
— Кириллов, — позвал Пален, приоткрыв дверь. Ответа не было. — Кириллов! — повторил он громче. — Верно, перепились по случаю праздника. Это вход в его приватные покои. Желаете пройти? Там никого нет.
Пален подошел к канделябру и вынул из него зажженную свечу.
— Пожалуйте, — сказал он с усмешкой, открывая дверь. Пламя свечи изогнулось горизонтально. Им в лицо подул резкий ветер. Пален закрыл дверь. За дверью было темно и холодно. Только в конце анфилады комнат мерцал легкий свет. Пален шел осторожно, внимательно наблюдая за дрожащим пламенем свечи. Талызин безмолвно, как зачарованный, следовал за ним в нескольких шагах, неуверенно ступая и вытянув вперед левую руку, точно он боялся на что-то натолкнуться или упасть в яму.
— Воску б не накапать, — не останавливаясь и не оборачиваясь, сказал шепотом Пален. — Это его библиотека.
— Не слышу… Что? — шепнул, неровно ступая, Талызин. Сбоку огромным голубоватым четырехугольником слабо блеснуло окно. За ним, чуть светясь, расстилалась снежная пелена. Где-то вдали дрожал звездочкой огонек. Свет ночника впереди приближался. Талызин стукнулся рукой о дверь. Они вошли в комнату, где горел ночник. Пален остановился.
— Здесь, — сказал он едва слышным шепотом. Талызин, сжимая плечи, с трудом переводил дыхание. В комнате было очень холодно. Его колотила нервная мелкая дрожь. Сердце стучало. Он хотел что-то сказать, но чувствовал, что язык может не подчиниться. Без кровинки в лице, он молча кивнул два раза головою.
Комната была обложена по стенам деревом и выстлана во всю длину очень мягким толстым ковром. В памяти Талызина навсегда остались освещенные бледным пламенем ночника конная гипсовая статуя, громадный камин, странный письменный стол с решеткой из слоновой кости, небольшая кровать за ширмами. Камин и кровать почему-то были особенно страшны Талызину. Он опять хотел что-то сказать, но вышло невнятное бормотанье. Талызин взялся рукой за грудь и сделал вид, будто кашляет. Вдруг сквозь открытую, дрогнувшую на крючке форточку ветер с силой ворвался в комнату и рванул пламя свечи. Тени взлетели по стене. Пален, распахнув домино, быстро заслонил свечу левой ладонью и сделал несколько бесшумных шагов к стене.
— Вот он, деталь, — сказал он, высоко подняв руки и осветив тяжелую дверь.
— Что такое? — прошептал Талызин.
— От этого все зависит. Потаенных дверей в спальной нет. Я выяснил. Но есть эта. Двери двойные. Стены толщины необыкновенной. Слышно оттуда не будет.
— Так что же? — еще глуше шепнул Талызин. Дрожь его все усиливалась.
— Пойдемте, там скажу, — ответил Пален. Он быстро обвел свечой вокруг себя. Пламя заколебалось. Огромная бесформенная тень метнулась по стене, покрыв часть потолка. «Точно дьявол в удушливом сне!..» — подумал Талызин. Они поспешно пошли назад. Вдруг издали донеслись веселые танцующие звуки духового оркестра. Пален задул свечу и приоткрыл дверь. В Готлиссовой галерее по-прежнему никого не было. Он вошел в комнату, вставил свечу в канделябр, снова ее засветив, вернулся к камину и принял прежнюю позу, не глядя на смертельно бледного Талызина.
— В чем же дело? — спросил наконец, овладевая собою, Талызин. Он все время нервно оглядывался на дверь.
— В том дело, — сказал Пален, — что, коль скоро зачнется в библиотеке шум, он бросится в те двери, поднимет крик, и через минуту в спальню ворвется стража.
— Да ведь караул будет наш?..
— Наш, наш? — повторил Пален, барабаня пальцами вытянутой руки по мраморной доске камина в такт доносившейся музыке. — Офицеры наши, а за солдат могу ли поручиться? Очень действует на солдат вид русского царя…
— Что же вы хотите сделать?
— Я его убеждаю наглухо закрыть те двери. Намекаю, что гибель может прийти оттуда.
— Как так?
— Двери ведут в спальню императрицы. Моя задача теперь в разговорах с ним вселить против нее подозрение. Авось ли выйдет…
— Какая…
Талызин хотел сказать «Какая низость!», — но опомнился. Пален посмотрел на него мрачно, перестал барабанить пальцами и повернулся лицом к камину, как бы показывая, что разговаривать больше не о чем. Усмешка сошла с угла рта Палена, и глаза его стали стальными.