— Это ничего. Надеюсь, ты мне доверяешь? — с достоинством сказал Иванчук и продолжал, не дожидаясь ответа: — Тогда дай мне ключ, я съезжу к тебе домой и привезу десять тысяч.
— Семь тысяч.
— Ну что ж, я попробую трактовать. Знаешь что? — сказал он, положив руку на плечо Штааля (Штааль немедленно ее снял со своего плеча). — Дай мне ключ, — продолжал, не смущаясь, Иванчук. — Я сначала съезжу к патрону. Ежели ничего нельзя будет сделать, только в этом разе, — внушительно подчеркнул он, — я привезу деньги. А ежели патрон может так тебя освободить, твое счастье, и деньги твои будут, разумеется, целы.
Получив ключи от квартиры и от стола, он уехал, приказав сторожу принести его благородию обед из трактира. При этом он вынул из кошелька рубль и, замахав на Штааля левой рукой, вручил сторожу монету.
— Когда-нибудь и ты угостишь меня обедом, моншер, — сказал он. — Ну, пока прощай.
Иванчук вернулся часа через полтора в большом возбуждении и объявил, что, хоть патрон все сделал, без денег замять дело оказалось невозможно, так как эти разбойники из Тайной канцелярии грозили донести государю, — зато удалось сторговаться на восьми тысячах. Вид у Иванчука был очень взволнованный. Штаалю в первую минуту показалось, будто он немного выпил.
— Нет, каковы порядки, а? — быстро и негромко говорил Иванчук. — Какая дикая, несчастная страна, а?.. Сейчас тебя отпустят, и все шито-крыто, только уж впредь держись своей капусты. Я заплатил этим мерзавцам, а остаток твоих денег привез тебе, вот, сочти. — Он запер на ключ дверь комнаты и передал Штаалю аккуратно завязанный сверток с золотом. — Нет, я решительно тебя прошу, сочти сейчас, — быстро говорил он с проникновенной интонацией, точно Штааль отказывался это сделать. — Дружба дружбой, а деньги счет любят… Убедительно тебя прошу, мой милый… Ты подумай, негодяи каковы! Зато теперь будь спокоен: на себя муха обух не подымет.
Как ни жаль было Штаалю потерянных восьми тысяч, но известие о том, что дело улажено, и вид все еще достаточно полновесного свертка с золотом настолько его утешили, что он даже поблагодарил Иванчука (этого он потом долго не мог себе простить).
— Ну что ты, иль тебе не стыдно? — говорил Иванчук (как если бы Штааль рассыпался в выражениях признательности). — Не стоит благодарности, брат. Всякий для друга сделал бы на моем месте то же самое… Что за народ, грабители какие, а?.. Так сочти же деньги, я тебе помогу, моншер. Ты бы их поместил, право, в заклад недвижимости или фонды займов.
Счет оказался в порядке. Когда деньги были снова завязаны в сверток, Иванчук велел сторожу позвать стрекулиста, показал какую-то бумагу, получил другую и повел Штааля.
— Мы вместе выйдем. Мне пора…
— А ты здесь совсем свой человек, — съязвил Штааль.
— Меньше, нежели ты думаешь, поверь, гораздо меньше. Чем дальше от этих негодяев, тем лучше… Патрон, правда, частенько меня сюда посылает, он сам не любит здесь бывать… Да, кстати, — добавил он небрежно, — Петр Алексеевич желает тебя видеть…
— Меня? Зачем?
— Не знаю, он не сказал. Велел тебе сейчас к нему отправиться.
— Сейчас? Да я в баню хочу.
— Ну, так прямо из бани поезжай к нему. Признаться, я и сам не могу понять, зачем ты ему понадобился, — с досадой и, как показалось Штаалю, с некоторой тревогой сказал Иванчук. — Ты у него, однако, не болтай, не заводи новой истории. Это, прямо скажу, было бы для тебя опасно… Теперь налево, в ту дверь и вниз по лестнице.
Они вышли во двор, который тотчас узнал Штааль.
— Вот куда они меня посадили, — сказал он, ориентируясь по бочке и показывая рукой на решетку крошечного окна.
— Сюда? — удивленно переспросил Иванчук. — Странно… Правда, у них теперь в крепости все переполнено. Ты знаешь, что здесь такое? Вон тут. Застенок… Ла он тортюр, — негромко пояснил он по-французски, хоть с ними никого не было.
— Быть не может! Вот здесь?.. Неужели пытают?
— А ты думал? Куды зря!.. Днем редко, ночью больше… Ты что ж, так в баню повезешь деньги? Ведь стащат? Дай лучше, раззява, мне на хранение.
— Нет, не надо… А не знаешь, нынче ночью пытали? — быстро спросил Штааль.
— Вероятно, брат, больше, нежели вероятно. Эти живодеры работают без отдыха. Теперь отсюда каждую ночь разных человечков отправляют с правежным листом куда надо и не надо. В такие кибитки зашивают, внизу маленькое отверстие, так и везет фельдъегерь отсюда в Сибирь, а кого везет, не знает. Они называются безымянные.
— Да кто же они?
— Разные бывают, люди худой нравственности, крамольщики и возмутители. Все государь подозревает заговор…