«Вы помните, – обращался Ленин к Луначарскому, – что Кампанелла в своем „Солнечном государстве“ говорит, что на стенах его фантастического социалистического города нарисованы фрески, которые служат для молодежи наглядным уроком по естествознанию, истории, возбуждают гражданское чувство – словом, участвуют в деле образования, воспитания новых поколений».
А в августе 1918 года в «Известиях» ВЦИК появилось постановление правительства за подписью В.И. Ленина «О постановке в Москве памятников великим людям». Был напечатан и список лиц, которые должны быть увековечены. Его по праву открывали Маркс и Энгельс, впервые показавшие человечеству научно обоснованный путь к справедливому обществу. Далее среди многих славных имен мы видим тех, кто, опережая часы истории, в одиночку боролись за справедливость и счастье людей, – Мора, Кампанеллу, Сен-Симона, Бабефа, Фурье, Оуэна. Мы видим здесь русских социалистов, впервые обратившихся к народу, к крестьянской борьбе за землю и волю, – Герцена, Белинского, Огарева, Чернышевского…
Их имена навеки начертаны в саду близ Кремля.
«Заговор справедливых» запечатлелся в душах людей.
Уже не одиночки, а миллионы видели впереди будущее справедливое общество. И не только мечтали о нем, а утверждали его сегодня, сейчас винтовкой и плугом. Силой отбирали несправедливо, обманом нажитую собственность, делая ее достоянием всего народа.
Народ, пришедший к власти в октябре 1917 года, не забыл своих предшественников. И эта память выразилась не только в монументах и в надписях на стенах. Она гораздо глубже. Сама теория марксизма вобрала в себя, впитала все ценное и разумное, что предвидели утописты.
Таковы, например, идеи великих утопистов об общественной собственности, обязательности труда для всех, о распределении по труду и по потребностям, об уничтожении неравенства людей, противоположности города и деревни, умственного и физического труда.
Именно поэтому Фридрих Энгельс говорил, что научный социализм стоит на плечах Сен-Симона, Фурье и Оуэна – «трех мыслителей, которые, несмотря на всю фантастичность и весь утопизм их учений, принадлежат к величайшим умам всех времен и которые гениально предвосхитили бесчисленное множество таких истин, правильность которых мы доказываем теперь научно».
В чем же различие между социализмом научным и социализмом утопическим?
Прежде всего в том, что, когда писали великие мечтатели – в шестнадцатом, восемнадцатом и даже в начале девятнадцатого века, – для социализма еще не было почвы.
Отдельные мануфактуры, мастерские, фабрики еще могли развиваться сами по себе, почти без связи друг с другом. Карету или мельничные жернова, фарфоровые сервизы или часы целиком производили в одном месте. Все – от начала и до конца. Каждый хозяин старался быть независимым от другого. Значит, еще и не было неизбежной, настоятельной потребности в объединении, в единой собственности. Значит, и планы создания такой общей собственности повисали в воздухе, то есть были еще утопическими.
А вот когда развивается специализация мастерских и фабрик, когда в производстве одной иголки участвует как бы все общество, тогда такая потребность появляется.
Действительно, одни добывают руду, другие выплавляют металл, третьи уголь для печей, четвертые везут по железной дороге или реке металл и уголь, пятые обрабатывают металлическую болванку, шестые делают станки для этой обработки, седьмые упаковывают и продают эту иголку. Вот здесь-то и нужны объединение, единый план, общая собственность. Так что идеи социализма перестали быть несбыточными.
Но это лишь часть дела.
Другая состоит в том, что ни в шестнадцатом, ни в восемнадцатом, ни даже в начале девятнадцатого века еще не было силы, которая могла бы сокрушить существующий строй и утвердить новое справедливое общество.
Крестьяне? Но они были неорганизованны, разобщены. Кроме того – и это главное – крестьяне были собственниками. Они поднимались на революционную борьбу против помещиков, владевших землей, против чиновников, душивших налогами и поборами. Однако, захватив – по справедливости – помещичьи земли, крестьяне остановились бы на этом. Они сами не думали отказываться от частной собственности. Более того, они хотели разбогатеть. И многие капиталисты – сперва малые, а потом и большие: трактирщики, крупные фермеры, лавочники, владельцы складов, мельниц – вышли из крестьян. Это были вчерашние крестьяне. Так что полной справедливости, полной ликвидации частной собственности и угнетения человека человеком этот класс добиться не мог, да и не хотел.