Завершив молитву, фламин кивнул помощнику, и тот с помощью молотка с длинной рукоятью оглушил коня ударом по голове. Животное ошеломленно замерло на месте. Резким движением ножа, предназначенного специально для жертвоприношений, жрец перерезал ему горло. Хлынувшую кровь собрали в два сосуда, один из которых надлежало отправить в храм Весты в качестве очистительной жертвы в предстоящем году, а содержимое другого — вылить посреди Регии, места бывшего обитания римских царей и нынешней резиденции Великого понтифика.
Мне всегда было горько видеть, как умирает на таких жертвоприношениях большой конь, а на этот раз особенно, ибо именно он величаво и грациозно принес меня к победному финишу. Впрочем, не будь этой горечи, в чем тогда заключалась бы ценность жертвы? Разве могло быть угодно богу подношение, к которому мы испытывали бы полное безразличие? Я никогда не видел большого смысла в принесении в жертву голубей и прочей мелочи, но Октябрьская лошадь всегда казалась мне одной из важнейших нитей, связывавших народ Рима с богами. Да и вообще, какой прок от того, что хороший скакун доживет до дряхлости? Не лучше ли ему завершить жизнь, присоединившись к сонму богов? Горе тем людям, которые забыли свой долг перед богами.
Пока жрецы собирали кровь, фламин продолжал читать молитву Марсу. Помощник держал перед ним текст, чтобы тот не спотыкался на архаических словах. Стоявший позади флейтист выводил трели, дабы внимание фламина не мог отвлечь ни один неподобающий звук или слово из толпы народа. Случись в отправлении данного ритуала что-нибудь идущее вразрез с каноном, церемонию пришлось бы повторять с самого начала.
Когда вся кровь была собрана, фламин подошел к трупу коня, с помощью нескольких ловких движений жертвенного ножа отделил от туловища голову и поднял ее, еще подрагивающую, вверх. Огромная толпа трижды хлопнула в ладоши, трижды издала приветственные возгласы и трижды исторгла ритуальный смех. Фламин с благоговением опустил конскую голову на алтарь, слегка осыпал ее ячменной мукой и полил сверху смешанным с медом растительным маслом. Следуя ритуалу Праздника лошади, фламин с весталками положили вокруг головы благородной жертвы свежие лепешки из превосходной пшеничной муки. Затем, отступив назад, он трижды хлопнул в ладоши и трижды исторг из себя смех. Толпа хором испустила вздох облегчения, и все обнажили головы. Теперь, когда Октябрьской лошади были оказаны все необходимые почести, Марс должен быть доволен и сможет покинуть город на ближайшие четыре месяца.
Однако атмосфера праздника вновь стала накаляться. После завершения торжественного ритуала жертвоприношения наступал заключительный этап, начиналась главная забава для публики. Хотя я был к ней внутренне готов, ощущать себя в столь опасном положении мне доводилось нечасто.
Фламин, его помощники и весталки покинули помост, после чего главный жрец поднялся на Ростру. Для него там было оставлено специальное место впереди трибуны. Позади него встал старшина гильдии глашатаев. В длинном белоснежном одеянии, с жезлом в руке, он должен был повторять слова фламина, чтобы его мог услышать каждый присутствующий на Форуме человек. Этой должностью он был обязан своему голосу, самому громкому из когда-либо звучавших в Риме.
Фламин Марса произнес ритуальную фразу, и глашатай ее повторил:
— МАРС ДОВОЛЕН!
При этих словах мы ринулись к алтарю. Первым поднялся на помост и ухватился за жертвенную голову Клодий, однако я толкнул его плечом в спину с такой силой, что он растянулся на алтаре и смог довольствоваться лишь горсткой пшеничных лепешек. Откинув его дергающиеся ноги в стороны, я обхватил руками благородную конскую голову и поднял ее с алтаря. Затем резко развернулся и стремительно рванулся в сторону Субуры. Двое мужчин бросились мне наперерез, но я стал размахивать священной головой из стороны в сторону, что помогло расчистить дорогу. На помощь подоспела дюжина жителей нашего района, которые стали пробивать мне путь к родной Субуре.
Форум обратился в один сплошной рев. Началась столь невообразимая давка, что в этом столпотворении я вполне мог затеряться, если бы не сторонники Клодия, которые, сидя на памятниках, балконах и крышах домов, указывали, где я нахожусь, тем, кто жаждал моей крови.
Мы пересекли мощеную площадь и выбрались на улицу, ведущую к Субуре, но и здесь еще не могли чувствовать себя в безопасности. Жители Священной дороги обрушили на нас с крыш домов град черепицы. Когда один из обломков угодил мне в макушку, я чуть было не упал на колени. В глазах вспыхнул яркий свет, и я едва не обронил лошадиную голову. Теперь кровь хлынула из новой раны и, намочив шарф, потекла по глазам. Мои защитники хватали доски, отрывали оконные ставни, используя их в качестве щитов против импровизированных метательных снарядов.