— Несколько дней назад Фабий принес мне тревожные вести, — сказал Цицерон. — Сегодня он проходил мимо и решил наведаться ко мне, чтобы поведать о положении дел в настоящее время.
— Мерзавец Умбрен сошелся с посланниками аллоброгов недавно, — начал Фабий. — Хотя он является представителем отвратительной породы публиканов, зато всегда стоит на стороне справедливых требований галльских племен. Знает все чаяния аллоброгов, их жалобы и претензии, с которыми они прибыли в Рим. Именно такого рода люди и представляют интерес для сообщников Катилины. Умбрен нашел их на Форуме и пригласил в дом Децима Брута, которого тогда в городе не было. Поэтому принимать их пришлось Семпронии. Умбрен рассчитывал, что роскошь одного из великолепнейших домов Рима произведет на них впечатление, но обманулся в своих ожиданиях.
— Он утверждал, что получил с их стороны полную поддержку, — сказал я.
Сплетя пальцы, Фабий слегка подался вперед.
— Позволь мне кое-что поведать тебе о галлах. Подобно прочим кельтам, — он употребил греческое название этой этнической группы, — они легко приходят в возбуждение и имеют склонность к хвастовству. Но они отнюдь не комедианты, которых мы привыкли видеть в театре. Никогда нельзя принимать за истину их первый эмоциональный порыв. Если дать им время на раздумье, они обычно проявляют такую же рассудочность и хладнокровие, как все цивилизованные люди. Едва Умбрен изобразил напускное сочувствие к их положению, как они тотчас пустились изливать ему свои горести, жаловаться на свое тяжкое житье. Когда же он сказал им, что настоящие мужчины всегда борются за свою свободу, не желая отказываться от своих прав, они разразились криками. Стали уверять, что с радостью последуют за любым человеком, который пообещает им восстановить былые вольности. Тогда Умбрен и рассказал им о Катилине, после чего они заявили о своей преданности ему.
Фабий взял со стола чашу и пригубил ее.
— Разумеется, — продолжал он, — это была обыкновенная галльская болтовня. Но Умбрен поймал их на слове. Потом они поняли, что слишком поторопились, не обдумав толком подобное решение, и испугались, что попали в какую-то серьезную переделку. Когда я приехал в Рим, они, не долго думая, явились ко мне и, выложив все начистоту, спросили, что им делать. Поэтому я пришел поговорить с консулом.
— И я посоветовал ему, чтобы галлы продолжали вести ту же игру. Нужно было выяснить имена заговорщиков. Аллоброги сказали Умбрену, что хотели бы знать, кто из важных людей за ним стоит. Но это был неправильный ход, ибо им стали называть ложные имена исключительно ради того, чтобы произвести впечатление. То же было в случае с тобой. Среди тех, кого назвали галлам, был твой отец.
Я чуть было не поперхнулся вином.
— Мой отец? Да уж! Только варвары способны поверить такой чепухе.
— А использовали его имя исключительно потому, что оно было хорошо известно галлам, — пояснил Фабий. — Твой отец некогда был у них наместником. А проконсул в варварских странах — первый человек после бога.
— Через Фабия я велел им вести себя следующим образом, — продолжал Цицерон. — Их родственники в Галлии не должны оказывать поддержку восставшим до тех пор, пока не получат от них документа, гарантирующего им вознаграждение в случае успешного исхода мятежа. Причем он должен иметь заверенные печатями подписи людей, возглавляющих заговор.
Меня это ошеломило.
— Но не до такой же степени они глупы! — возразил было я. — Хотя заговорщики живут в мире своих фантазий, даже самые неопытные из них знают, что никогда и нигде нельзя писать свое имя.
— Тем не менее они пообещали такой документ предъявить, — сказал Цицерон. — В некотором смысле это разумно. Они чувствуют, что для успеха дела им нужна поддержка галлов. Им также известно, что в случае провала им всем грозит смерть. Такие идиоты, как они, никогда не считают себя заговорщиками, а мнят себя патриотами — людьми, которые призваны восстановить Республику в ее подлинном и законном виде.
— К тому времени, когда этот документ попадет в руки галлов, — вставил Фабий, — военные действия на Италийском полуострове уже начнутся. Какой прок тогда будет от этого клочка бумаги? Письмо доставят только через несколько дней.
И вдруг мне пришла в голову ужасная мысль.
— Полагаю, они потребуют, чтобы я его подписал.
— Ну и что? — сказал Цицерон. — Я засвидетельствую, что ты выполнял мои указания.