Лежавший на земле раб слабо застонал.
— Эти рабы совершенно обнаглели, — сказал Клодий, пожимая плечами, — их давно пора распять на крестах или отправить на гладиаторские бои. Они стали слишком гордыми и независимыми.
— Займись более существенными делами, — улыбнулся Цезарь, — лучше выстави свою кандидатуру в эдилы или квесторы.
— А может, сразу в народные трибуны, — вздохнул Клодий, — мне всегда хотелось получить именно эту должность, дающую такие большие права. Но я патриций и никогда не буду народным трибуном.
— Можешь быть, — загадочно заметил Цезарь, — вдруг тебя захочет усыновить какой-нибудь плебей, и тогда ты сможешь пройти в народные трибуны, как его сын. И получить эту власть, но использовать ее всегда надо с умом.
Клодий внимательно посмотрел на Цезаря. Их взгляды встретились, и молодой патриций быстро кивнул головой.
— Очень интересное предложение.
— А теперь быстро уходите, пока вас не застала стража префекта Антистия, — предложил Цезарь.
Молодые люди, оживленно переговариваясь, заспешили в другой конец улицы. Цезарь наклонился к лежащему на земле рабу и приподнял его голову.
— Ты сможешь идти? — спросил он у мавританца.
Тот слабо кивнул, попытавшись встать. Цезарь протянул ему свой кошелек с сестерциями.
— Будь в следующий раз осторожен, старайся не попадаться на глаза подобным типам. Это, наверное, твоя корзина лежит опрокинутой. Иди назад на рынок или пошли кого-нибудь, пусть купят все, что поручил твой хозяин. Продукты все равно не годятся уже в пищу. И не говори хозяину, что с тобой произошло.
Глаза раба увлажнились.
— Да хранят тебя великие боги, славный Цезарь.
Ошеломленная торговка и несколько подошедших зевак недоуменно смотрели на верховного жреца, помогающего подняться рабу. Узнав у мавританца, кто его хозяин, Цезарь поспешил продолжить свой путь. Теперь он был уверен, что мавританец расскажет все другим рабам, и слух о новом благодеянии Юлия распространится по городу: уж слишком необычной была милость знатного римлянина к безродному рабу.
Но уже на следующей улице ему вновь пришлось остановиться. По булыжной мостовой несли лектику,[48] и Цезарь узнал идущего впереди раба, доверенное лицо своей возлюбленной Сервилии. Он радостно улыбнулся в предвкушении близкой встречи. Цезарь давно знал Сервилию, молодую женщину, которую он полюбил много лет назад. Сервилия имела уже двоих взрослых детей — сына и дочь, но была целиком охвачена своим чувством, отдавая Цезарю явное предпочтение перед всеми остальными поклонниками в Риме.
Ее муж, Марк Юний Брут, погиб за четырнадцать лет до описываемых нами событий, когда, сделав последнюю попытку спасти дело марианцев, восстание поднял консул Марк Эмилий Лепид. Выступление было жестоко подавлено, а Брут, примкнувший к нему, казнен по приказу Гнея Помпея.
Подойдя к лектике, Цезарь учтиво поклонился, приветствуя молодую женщину. Чуть отогнув полог занавески, Сервилия наклонила голову, не спуская своих темных глаз с Цезаря.
— Завтра вечером? — тихо спросил он.
— Да, — также негромко ответила женщина и, устремив на Цезаря загадочный взгляд, показала в сторону, — за моей лектикой идут двое молодых людей. Марк только вчера вернулся из Далмации со своим другом Кассием.[49] Ты ведь его, кажется, знаешь? Жрецы предсказывают им великое будущее. Почти такое же, как у тебя. Поговори с ними.
Цезарь наклонил голову в знак согласия.
— Я буду ждать тебя завтра, — пообещала Сервилия и задернула занавеску. Рабы понесли лектику дальше, а Цезарь подошел к двум молодым людям, стоявшим у одного из зданий на Палатине. Он сразу узнал сына Сервилии. Высокий лоб, задумчивые глаза, красивые, правильные черты лица. Молодой человек был поразительно похож на свою мать. Цезарь подошел поближе.
— Приветствую вас в Риме, славные юноши, — сказал он, — наш город после долгих путешествий, наверное, кажется вам не таким уж красивым.
— Нет, клянусь молниями Юпитера, город прекрасен, — с восторгом сказал юноша и чуть покраснел. — Привет тебе, славный Юлий. Моя мать всегда восторженно говорит о тебе.
Стоявший рядом Кассий учтиво поздоровался и вмешался в разговор:
— Она считает, что пройдут годы, и ваши имена будут рядом — славного Гая Цезаря и Марка Брута.
Юлий улыбнулся. Ему нравились эти молодые римляне, еще не испорченные лицемерием и притворством аристократического Рима.
— Брут, ты из славного рода, — сказал Цезарь, — будь всегда достоин его. Помни, что Луций Юний Брут, твой предок, был основателем республики, первым из равных. Не посрами этого имени.