— Думаю, ты встречала их достаточно на заставе инсулы, — отметил он. Ее плечи задрожали от смеха.
— Так ты узнала о брате Каппацо? Ты говорила о нем раньше, когда рассказывала о Поппее.
— О, — было сложно понять под грязью, но Петро, казалось, заметил ее румянец. — Нет. Я была в инсуле.
— Как страж? — бывали исключения, но инсулы всегда гордились, что там не было стражей из города и замки.
Эмилия призналась сквозь зубы:
— Как ученица, — Петро не успел удивиться, она подняла руку. — Я не люблю говорить об этом.
— О. Хорошо.
Петро хотел оставить эту тему, хоть и было любопытно. Эмилия окинула его взглядом, стряхнула крошки с ладоней и разглядывала землю.
— В твоей инсуле, кстати. Кающихся. Я родилась на заставе. Моя мать была Сциаррой, и я была ее ребенком, — Петро удивленно приподнял брови. Его мать дружила со Сциаррами, пока росла. Они были семьей ткачей, была известна прочной тканью. — Мы с тобой попали в инсулу в один день Осмотра. Хотя я на четыре дня старше.
— Что случилось? — Петро тут же задумался, был ли вопрос грубым. Звучало дерзко, а они уже сблизились.
Она была не против.
— Моя мама влюбилась в простолюдина по имени Марко Фосси, вышла за него и покинула жизнь на заставе. Ты знаешь правила. В инсуле учится ребенок Семи или Тридцати, живет или с ними, или в инсуле, или на заставе. Это закрытое общество, — она сглотнула и посмотрела вдаль. — Когда моя мать стала Фосси, я ушла. И я сама пошла в стражи.
— Тебе нравится?
Эмилия не сразу ответила.
— Сложно быть женщиной в стражах. Там редко удается продвинуться, — она прикусила губу, а потом тихо призналась. — Старшие не считают, что я подхожу для управления.
— Почему? — Петро было сложно поверить. — Ты потрясающая.
Она не спешила принимать открытую похвалу, хотя точно была благодарна.
— Я хороша в том, что делаю. Но они не дают мне проявить себя. Мой напарник Жиль думал, что из-за того, что он — мужчина… — она покачала головой. — Не важно.
Она звучала так напряженно, что Петро не стал давить.
— Ничего плохого в том, что ты — страж, нет, — сказал он. — Моя сестра хочет выйти за стража.
— О, конечно, — сказала Эмилия. Ее голос стал презрительным, она снова звучала нормально. — Риса Диветри сделала это популярным, и все в Семи и Тридцати позволяют дочерям любить стражей. Это ненадолго. Смешно, какими снобами могут быть Тридцать. Если я звучу грубо, просто вспомни, что я была из Тридцати когда-то. Но когда перестала… они просто отрезали нас. Ты знаешь, что это правда.
— Да, — согласился Петро. — У моей семьи был кузен, рожденный в инсуле. Он стал жить с нами, когда его мать вышла за кого-то не из Семи и Тридцати. Он всегда был чужаком, видимо, — Петро не думал о кузене Фредо несколько лет. Мужчина так переживал из-за статуса в Тридцати, что предал Диветри. Бедная мертвая душа.
От мысли о попытке переворота принца Берто и панике в первые недели после Осмотра Петро застыл. Он вдруг испугался того, что Эмилия могла знать.
— Если мы были в одном классе учеников, — медленно сказал он, стараясь не выдавать тревогу, — мы… знали друг друга?
— С чего бы? — быстро ответила она. — Между нами четыре года разницы. У нас не было общих лекций. Мы вряд ли вообще пересекались. И я была там шесть или семь месяцев, — она шаркнула ногами по хвое на земле, выпуская ее свежий запах. — Я успела полюбить это место, но лишилась его. Так всегда, да? — Петро обрадовался, что она не вспомнила его, но заметил боль в ее последних словах. Но ответить он не успел. — Идем.
Петро встал, но спина, казалось, могла треснуть пополам, а ноги онемели, словно не принадлежали ему.
— Хорошо, — он старался звучать бодро, хоть было тяжело. Но он невольно спросил. — Сколько еще часов?
— Часов? — она приподняла бровь. — Нисколько. Смотри.
Она указала на синее небо на севере, где вдали впервые было видно горы. Петро еще не видел их, на миг подумал, что ему показалось. Но вершины возвышались над деревьями, тени лавандового и серого цвета с белыми вершинами. Веренигтеланде лежал за горами.
Мир вдруг стал больше, чем он понимал. Петро потрясенно прошептал:
— Мы пойдем туда?
— Нет, — Эмилия, казалось, снова его презирала. — Нет, смотри туда, — она повернула его голову чуть правее. Сначала он подумал, что смотрел только на сосны и ели, но это он видел уже день. И все же, разглядывая пейзаж, он заметил то, что она заметила давно: черный дым поднимался из леса. — Костер, на котором готовят еду, — сказала она. — Если не ошибаюсь, они устроились на ночлег.