— Боги, — она посмотрела на его красное лицо. — Я тебе нравлюсь? Как девушка?
— Да, нравишься, — голос Петро словно звучал через гравий. — Это так ужасно? Ты — девушка. Я — парень. И я думал…
Он хотел сказать, что думал, что заслужил ее дружбу, но Эмилия закончила за него.
— Я на четыре года тебя старше! — ее смех, к счастью, был потрясенным, а не с презрением.
Она была так близко к нему, что он мог смотреть только на нее. Пока он не смотрел, она смогла повязать ткань поверх лопатки и под рукой, чтобы меньше задевать лямкой синяк. Она все еще была обнажена сильнее, чем Петро находил приличным. Он смотрел в ее глаза, ведь ниже было опасно.
— У моих родителей разница в возрасте больше.
— Это не кажется большим разрывом, когда ты старше. Но для нас четыре года — вечность, — она смутилась из-за своего ответа до этого и заняла позу серьезнее. Она почти виновато прошла к камню и подняла тунику. — Прости, Вентимилла. Мне жаль, — она прикрылась и пыталась извиниться. — Я думала, тебе нравилась та девушка, с которой ты путешествовал.
Петро был потрясен.
— Элеттра Лепорис? Нет! — он показывал симпатию к Элеттре? Эмилия едва видела их вместе.
— Уверена, ты ей нравишься.
Ему словно предлагали утешительный приз после публичного унижения на соревновании в инсуле.
— Не говори так. Зачем ты это говоришь? — спросил он. Он вдруг вспомнил поцелуй Элеттры в щеку при расставании и изумление Эмилии после этого. Она, наверное, думала… или Элеттра хотела… нет, все это его путало, и он не мог думать.
— Нет ничего плохого в симпатии девушки к тебе, — добавила Эмилия, подумав. — Или в симпатии парня. Я польщена, Вентимилла, но ты на четыре…
— На четыре года младше. Да, знаю, — ему хватило. Он повернулся и опустился, чтобы плеснуть воды в лицо. Вода была почти ледяной, особенно на пылающем лице. — Я буду теперь вспоминать это каждый раз, глядя на тебя. О, прости, я не буду на тебя смотреть.
— Это одна пятая моей жизни, малец.
Он встал и прошел мимо нее.
— Как ты и сказала, через тридцать лет разница не будет заметна. Это не важно, — он склонился и схватил ее рюкзак. — Я больше не буду ничего говорить, и ты не должна была узнать. Идемте, ваше высочество.
— Прости, — сказал принц искренне. Он добавил бодрее. — Я еще не видел, как влюбленные ссорятся, хотя читал об этом в книгах.
— Мы не влюбленные, — сказали хором Эмилия и Петро. Не было ясно, кто говорил решительнее. — Что ты делаешь? — Эмилия попыталась поймать Петро с ее сумкой.
Было поздно. Он уже миновал ручей и пошел на восток.
— Несу твою сумку, чтобы твое плечо отдохнуло, — рявкнул он и добавил, не дав ей возразить. — Я не проявляю так симпатию к тебе. Дело не в этом. Я делаю это, чтобы ты не страдала. Так делает джентльмен для леди. Уверен, так делает один страж для другого. Хорошо? Есть возражения? Идем, ваше высочество. Вперед.
— Нет возражений, — сдавленно ответила Эмилия. Через миг, надев плащ, она догнала его и шепнула. — Спасибо.
Они долго не говорили. Вико нарушил тишину:
— Мой дядя говорил в письме, что с влюбленными нужно обходиться, как с охотничьим псом — твердой рукой и властью, не давая спуску.
Эмилия и Петро снова хором прорычали:
— Мы не влюбленные, — они помрачнели, несли свое бремя — рюкзак и не только — и шли дальше.
17
Сестра, зачем тебе новости? Я не должен ничего сообщать. Ты была награждена за обман с браком и титулом выше, чем мы, рожденные у горничной, могли мечтать. Мальчик — не твоя фарфоровая кукла. Он уже не твой сын.
Он — орудие императора. Забудь о нем, или ты лишишься роскоши.
— Густоф Вернер, шпион, его сестре Клотильде
Первое предупреждение появилось посреди ночи, когда прохладный влажный воздух опустился на лес, принеся облегчение. Даже гул насекомых притих, когда Петро услышал первый хлопок. Хоть он был не таким и громким, звук разбудил его от глубокого сна.
Он ощутил ладонь на груди, не дающую ему сесть. Другая лежала на его губах, чтобы он не говорил. Эмилия, которая сторожила их, не дала ему вскочить на ноги. Петро ощущал ее рядом, сидящую, вытянув ноги. С другой стороны от Петро был маленький принц, все еще спящий после долгой дороги.