Облик:
«Настоящий русский крестьянин. Крепыш. Среднего роста. Светло — серые глаза, сидевшие глубоко. Взгляд пронизывающий. Длинные, ниспадающие на плечи волосы каштанового цвета. Тяжелые и густые. На лбу шишка, которую он тщательно закрывал своими длинными волосами. Борода всегда в беспорядке. Довольно чистоплотный, но за столом вел себя малокультурно. Редко пользовался ножом и вилкой, предпочитал брать кушанья с тарелок своими костлявыми и сухими пальцами. Большие куски он разрывал, как зверь. Большой рот. Вместо зубов виднелись какие‑то черные корешки. Его любимыми блюдами были картофель и овощи. Никогда не ел мяса, сладостей и пирожных. Предпочитал мадеру и портвейн. Мог пить в больших количествах. Был верен крестьянскому наряду — носил русскую рубашку, опоясанную шелковым шнурком, широкие шаровары, высокие сапоги и на плечах поддевку. С шелковой рубашкой надевал лаковые сапоги. Он не старался перенять манеры и привычки благовоспитанного Петербургского общества. Вел себя в аристократических салонах с невозможным хамством. По — видимому, он нарочно показывал свою мужицкую грубость и невоспитанность».
«К дамам и девушкам из общества он относился самым бесцеремонным образом, и присутствие их мужей и отцов его нисколько не смущало. Его поведение возмутило бы самую отъявленную проститутку, но, несмотря на это, почти не было случая, когда кто‑нибудь показывал свое возмущение. Все боялись его и льстили ему. Дамы целовали его испачканные едой руки и не гнушались его черных ногтей. Не употребляя столовых приборов, он за столом руками распределял среди своих поклонниц куски пищи, и те старались уверить его, что они это считают каким‑то блаженством. Было отвратительно наблюдать такие сцены. Но гости Распутина привыкли к этому, и все это принимали с беспримерным терпением.
Я не сомневаюсь, что Распутин нередко вел себя возмутительно безобразно, чтобы показать свою ненависть дворянству. С особенной любовью он ругался и издевался над дворянством, называл их собаками и утверждал, что в жилах любого дворянина не течет ни капли русской крови. Разговаривая с крестьянами или своими дочерьми, он не употреблял ни единого бранного слова. Его дочери имели особую комнату и никогда не заходили в помещения, в которых находились гости. Комната дочерей Распутина была хорошо меблирована и из нее вела дверь в кухню, в которой жили племянницы Распутина Нюра и Катя, наблюдавшие за его дочерьми. Собственные комнаты Распутина были почти совсем пусты и в них находилось очень немного самой дешевой мебели. Стол в столовой не накрывался скатертью. Только в рабочей комнате стояло несколько кожаных кресел, и это была единственная более или менее приличная комната во всей квартире. Эта комната служила местом интимных встреч Распутина с представительницами высшего петербургского общества. Эти сцены обычно протекали с невозможной простотой, и Распутин в таких случаях соответствующую даму выпроваживал из своей рабочей комнаты словами: «Ну, ну, матушка, все в порядке!»
«При любовных похождениях Распутина бросалось в глаза, что он терпеть не мог навязчивых особ. Но с другой стороны, он надоедливо преследовал не поддававшихся его вожделениям дам. В этом отношении он становился даже вымогателем и отказывал во всякой помощи в делах таких лиц. Бывали также случаи, что приходившие к нему с просьбами дамы прямо сами себя предлагали, считая это необходимой предпосылкой для исполнения их просьбы. В таких случаях Распутин играл роль возмущенного и читал просительнице самое строгое нравоучение. Их просьбы все же выполнял».
«Когда Распутина укоряли его слабостью к женскому полу, он обычно отвечал, что его вина уж не так велика, так как очень многие высокопоставленные лица прямо вешают ему на шею своих любовниц или даже жен, чтобы таким путем добиться от него каких‑нибудь выгод для себя. И большинство этих женщин вступали в интимную связь с ним с согласия своих мужей или близких. Были у Распутина почитательницы, которые навещали его по праздникам, чтобы поздравить, и при этом обнимали его пропитанные дегтем сапоги.
Баснословный успех при дворе сделал его каким‑то божеством. Все петербургское чиновничество пришло в волнение. Одного слова Распутина было достаточно, чтобы чиновники получали высокие ордена или другие отличия. Поэтому все искали его поддержки. Распутин имел больше власти, чем любой высший сановник.