Симанович немедленно позвонил Гинцбургу и через час они собрались у Витте, зная, что Маклаков, которому уже вручена записка Распутина, ломает голову над ней и сейчас будет звонить сюда, Витте, чтоб посоветоваться. И точно. Раздался телефонный звонок. Графа Витте просит к телефону министр внутренних дел. Витте, поднимаясь с кресла, бросил многозначительный, победный взгляд на Симановича, — мол, ага! Что я говорил?!
После недолгого разговора по телефону Витте вернулся в кабинет, где его ждали Симанович и Гинцбург.
— Ну вот. Маклаков только что от Коковцева…
— И… — ерзнул в кресле Гинцбург.
— Тот, говорит, поморщился. Но сказал, что этот вопрос — исключительно компетенция министра внутренних дел и Попечительского совета. И, может быть, есть смысл подумать, куда перенести эту Хитровку, если ее невозможно ликвидировать. Думе же, конечно, надо проработать этот вопрос. Но это, сказал он, — Витте валено приосанился, — прерогатива московской Думы… Следовательно, господин Гинцбург, вам и карты в руки.
Расстались они все довольные друг другом.
Вскоре Витте получил с посыльным кругленькую сумму от Симановича. А Гинцбург отбыл в Москву с миссией лоббиста в Думе и с адресом в кармане некоего Михаила Исааковича, родственника Симановича по жене. Того самого дяди Миши, которого Симанович никак не мог припомнить, когда тот гости/, у Руфины.
Гинцбурга не надо было учить. Он сам хорошо знал, как и что надо делать. И когда вопрос с Хитровкой был «замылен» на очередном заседании московской Думы, так что ни пламенные речи русских патриотов, ни сиятельные москвичи не добились своего, он немедленно приступил к реализации плана «Хитровка плюс». Через подставное лицо, через буфетчика в «Каторге», он приобрел самый доходный дом Степанова и взял на учет все доходные и расходные статьи. Перешерстил съемщиков квартир, обслугу, подобрал верных ловких людей и пустил обновленный доходный дом на полный вперед.
Под конец своей полугодовой миссии ему захотелось немного расслабиться, развлечься, прежде чем отправиться восвояси домой. И тут ему услужливо предложили некую княжну. Хитрованскую раскрасавицу, о которой тут ходили легенды. Гинцбург навел нужные справки о ней и с удивлением обнаружил, что она на самом деле княжна. Незаконнорожденная Голощекина. Так гласила легенда Натальи Голощекиной. Высокородные родители ее подбросили на Хитровской площади к подъезду дома Румянцева, Так и стала она Натальей Румянцевой — Голощекиной. Ее вырастила толстая и грубая съемщица квартиры, где квартировали воры, разбойники, крупные грабители и аристократы — нищие. Когда тонконогая красивая девочка выросла, ее развратил некий Степка Махалкин. Потом он загремел в тюрьму, а красавица — «княжна» пошла, как говорится, «по рукам». Правда, ее держали только для высокопоставленных клиентов. И жила она в силу своей исключительной красоты и спроса на нее в благоустроенном, не как все, флигельке на втором этаже.
Целый месяц занимался с нею Гинцбург в шикарном нумере Славянского Базара, но пришло время возвращаться домой в Питер. И он заботливо передал из рук в руки красавицу — «княжну» своему протеже — подставному владельцу доходного дома Якову Ярошенко. С условием, что тот будет ее оберегать и опекать, не бескорыстно, конечно, а он, Гинцбург, будет наезжать к ней из столичного Петербурга. И чтоб все было чисто!..
Но случилось тар, что Ярошенко влюбился в «княжну». И потерял голову.
Сам он был сыном еврея — выкреста. По натуре робкий, тем не менее, в деле ушлый, он в полгода разбогател и стал подумывать, как бы ему умыкнуть «княжну» у Гинцбурга.
Толстая нудная жена его, вечно больная и раздраженная, припекла его своей непотребностью. Что называется, достала до самых печенок. И вот пришел день, когда, взвесив все «за» и «против», бывший Янкель Рубинштейн, а теперь Яков Ярошенко, владелец самого доходного дома на Хитровке, переступил порог заветного флигелька.
Наталья приняла благосклонно его ухаживания. И даже поклялась в любви вечной и бесконечной.
В тот вечер, когда она ему отдалась, было морозно, окна затянуло ледяным узором. Яков и княжна поднялись к ней на второй этаж крадучись, чтоб их не заметили. Закрыв за собой дверь, она резко обернулась, припала. Он почувствовал ее дурманящий запах. Включил свет. Осмотрелся. В комнате было два окна, выходивших во двор. Посредине круглый стол. И еще письменный столик у окна. Шкаф, оттоманка и туалетный столик возле нее. Два закругленных кресла, обитых темно — малиновым бархатом, и несколько такого же цвета стульев. Бедно, но уютно. Ничего! Это поправимо, подумал озабоченно Яков.