Пригорюнился старый, заусомневался: разделить хозяйство, разбить на куски, — оно не бог весть какая премудрость, но зачем, скажите на милость, дураку долю давать? Дурак и добро превратит в дурево. И разделил хозяйство меж умными сынами. Дурак только руками всполохнул: ах, так?! Пойду по миру. Взял суму и пошел по миру. Чтобы родителям досадить, значитца…
Тут Распутин помолчал, вперившись глазами в свои босые ноги, будто в них виделось ёму продолжение про обделенного дурака. Пошевелил длинными костлявыми пальцами. И вдруг стрельнул одним глазом в сестричек. Да еще подмигнул к чему‑то.
— Ну вот! Идет дурак, значитца, мурлычет себе под нос, напевает. День идет, два. На третий встречается ему поп — батюшка. И спрашивает: «Ты куда, дурак, навострился?» «Да вот, — отвечает, — ушел из дому. Обиделся на родителев». «Отчего так?» «От несправедливости…» И выложил батюшке все как есть подробно. «Да — а-а! — сказал поп. — У вас, у мирян, все не слава Богу. А вот у нас, у служителей, у нас только по справедливости». «Не скажи, батюшка, — говорит попу дурак, — какая же у вас справедливость, ежели ты за обывателя, за дурака, такого как я, и за убийцу одинаково молишься? Нет, нету и у вас справедливости».
Рассердился поп: «Дурак — ты и есть дурак!..»
Пошел дурак дальше. Идет, мурлычет себе под нос. День идет, два идет. На третий встретился ему сам Бог. Спрашивает: «Ты куда, дурак, навострился?» «Да вот из дому ушел. И от попа ушел». «Отчего так?» «От несправедливости». «Как так?» И поведал дурак как было. «Да — да — а! — почесал в затылке Бог. — Самый справедливый — это я. Все творю по справедливости, по — божески». «Не скажи, Отче Наш, — суперечит ему дурак. — Как же по справедливости, по — божески, когда, положим, Смерть всех без разбора косит? И тебе хилого — больного, и тебе здорового; и тебе бедного, и богатого; и тебе старого, и малого. Вот приходит и забирает. И у тебя не спрашивает. Нет! Нету твоей справедливости».
Разгневался Бог: «Поди прочь, дурья твоя башка!»
А что дураку? Пошел дальше. Идет, мурлычет себе под нос. День идет, два. На третий встретилась ему Смерть. Спрашивает: «Ты куда, дурак, лапти свои навострил?». «Да вот из дому ушел, от попа ушел, от Бога ушел, иду по миру». «Пошто так?» — удивилась Смерть. «От несправедливости». «От какой — такой несправедливости?» «Одному все — другому ничего. Разве это справедливо?»
Задумалась Смерть. «Да — а-а! — Повертела косой за плечами. — Ты прав. Нет на этом свете справедливости. А потому я, Смерть, самая справедливая». «Да ну?! — изумился дурак. — А докажи!..» «А чё доказывать? Я кошу всех, не смотрю на чины…»
Дурак хвать сумой о дорогу и говорит: «Ты, пожалуй, права, у тебя всяк одинаков — коль пришла пора, то полезай в ящик».
Достал из сумы последний кусок хлеба и разделил его со Смертью: дальше жить ему не пристало, потому как голодная смерть впереди. Ест и просит Костлявую: «Ты забери‑ка меня». «Э — э, нет! — сказала Смерть. — Твое время еще не пришло. А за то, что поделился со мной последней краюхой, — вот тебе дар исцелять людей.» «Куда мне, дураку! — отмахнулся дурак. — У меня ума не хватит». «А тут и не надо никакого ума. Я буду всегда рядом: коли стану в ногах больного — не лечи, бесполезно. А в головах — лечи».
И пошел дурак по людям, стал лечить. Прославился далеко окрест. Повалил к нему народ — и стар, и млад, и беден, и богат.
Прослышал про то больной богач. Призвал к себе и говорит: коли вылечишь, поднимешь на ноги — озолочу. Половину состояния отвалю. Дурак глядь, а Смерть в головах больного стоит. Взялся и вылечил того богача. Тот и отвалил ему, как обещал, полсостояния.
Зажил дурак — кум королю. Пьет, гуляет, денег не считает. А состояние не убывает. Случилось ему как‑то в лесу гулять. И набрел на избушку на курьих ножках. Зашел в нее и видит — свечи горят. Видимо — невидимо. Которые из них почти еще целые, а которые есть уже догорают. Меж свечами знакомая Смерть бродит, царством своим любуется. Говорит дураку: «У кого свеча только возгорелась, тому еще жить да жить. А у кого догорает, за тем вскорости приду». «А где туг моя?» — обрадовался дурак, поглядывая на те, которые почти целые, в надежде, что для него Костлявая постарается за прошлые заслуги. «А вот», — говорит Смерть. И показывает на манюсенький огарок. «Ты спятила, Старая! Я только жить начал. Смилуйся. Полсостояния отвалю…» «Нет, голубчик. Пробил твой час».
Вернулся дурак в свои богатые хоромы, пригорюнился. А тут и втемяшилась ему мысль обмануть Смерть. Заказал слугам вертящийся гроб. Вот пришла Смерть и велела ложиться в гроб. Он лег. Она стала у ног. Он велел слугам повернуть гроб — где были ноги, туда изголовьем. А Смерть шасть к ногам. Он снова велел повернуть гроб. А Костлявая туго знает свое дело. Усмехается только. Пришлось помирать дураку…