«Большое впечатление, — пишет Коковцев, — произвела только Кострома. Государь и его семья были окружены сплошной толпой народа, слышались непода, ельные выражения радости»…
В Костроме при посещении царем одной из церквей многие видели Распутина, высланного в то время в свое село Покровское. Коковцев удивился. Подошел к генералу Джунковскому, товарищу министра внутренних дел, командиру корпуса жандармов, приданного для охраны Государя и его семьи на романовских торжествах. Тот пожал плечами:
— Я ничем не распоряжаюсь и решительно не знаю, кто и как получает доступ в места пребывания царской семьи.
Коковцеву оставалось лишь заметить с горечью:
— Так недалеко и до Багрова…
Может, под тяжестью бремени немилости Государя, а может, объективно у Коковцева сложилось далеко не радужное впечатление от торжеств в Москве. Вот его слова: «Не отмечу я ничем не выдающееся и пребывание государя в Москве. Обычные для Москвы, поражающие своим великолепием и красотой царские выходы, на этот раз увеличенные выходом на Красную площадь и возвращением в Кремль через Спасские ворота, отличались изумительным порядком и далеко не обычным скоплением народа, заполнившим буквально всю площадь. Одно было только печально — это присутствие наследника все время на руках лейб — казака. Мы все привыкли к этому, но я хорошо помню, как против самого памятника Минину и Пожарскому, во время минутного замедления в шествии, до меня ясно долетали громкие возгласы скорби при виде бедного мальчика. Без преувеличения можно сказать, что толпа чувствовала что‑то глубоко тяжелое в этом беспомощном состоянии единственного сына государя».
Последнее неприятное впечатление настигло Коковцева уже в дороге из Москвы в Питер. Ему подали свежую газету, где была напечатана речь в Думе Макарова, которого он рекомендовал Государю на пост министра внутренних дел. В его речи была резкая критика в адрес Премьер — министра: «А я скажу министру финансов просто — красть нельзя» (Коковцев был одновременно и министром финансов).
В чем в чем, а в этом Коковцева невозможно было обвинить. Но… Так уж заведено у непорядочных — добивать лежачего. Видно, Макаров уже знал, что Коковцева ожидает отставка. И «отблагодарил» своего благодетеля.
В Костроме, по свидетельству Коковцева, многие видели Распутина. Как видно, ему нашлось место в царском поезде в дни романовских праздников.
Да, нашлось. И в поезде, начиная от Костромы, и в Москве он был почти неотлучно при царской семье. Вернее, при Наследнике. Потому что у того в это время резко ухудшилось самочувствие, то и дело открывалось кровотечение носом. Коковцев не знал, что по тайному распоряжению императрицы, с ведома, конечно, императора, старца доставили в Кострому, и там он присоединился к царскому поезду. Ему было велено держаться незаметно.
Потом только Коковцев понял, почему царская семья не хотела его присутствия на торжествах — Государь и Государыня не хотели, чтоб пересеклись на торжествах пути «гонителя» и «гонимого» (Коковцева и Распутина). Они как бы прятались от Коковцева. Когда Коковцев это понял, ему стало еще горше и обиднее. Господи! Как просто объясняются порой великие тайны! Ну почему Государь не сказал ему прямо, что ради Цесаревича вынужден уступить Государыне и взять с собой на торжества Распутина? Неужели он позволил бы себе упрекнуть его в этом намерении? Между тем именно это личное обстоятельство августейшей четы оказалось весомее всех деловых заслуг Премьера.
Распутин хоть и таился, но о его присутствии знали практически все в поезде. А Москва гудела о его приезде. Каким‑то образом стало известно, что благодаря вмешательству Распутина решение Думы по Хитровке не состоялось. Правда, за это пришлось хитрованцам собрать энную сумму с каждой трущобной души, начиная от младенца и кончая старцем. Львиная доля этих сборов осела в карманах Гинцбурга и Симановича.
Хитровка готовилась к своим торжествам, к встрече великого заступника Григория Распутина. Были собраны деньги, были приготовлены апартаменты, чистила перышки и хитрованская раскрасавица «княжна». Распутину на десерт.
Готовились к встрече Распутина и функционеры так называемого «Славянского дела». Патриотически настроенные буржуазно — помещичьи и торгово — промышленные круги Москвы. Отсюда, из Москвы, им особенно четко виделась зловещая фигура Распутина и, особенно, тех, кто за ним стоит — еврейская община, которая ради своих амбиций готова была разрушить государственность России. Негласным руководителем «Славянского дела», начало которого пошло от знаменитых «Славянских обедов», был один кадетский лидер Брянчиков А. Н. Они готовились по — своему. Готовились тщательно.