Эсфирь поморгала.
– Все это очень хорошо, но есть одна неувязочка. Если он не знал о существовании Ван Гога Минского, которого украл мой отец, то зачем посылать за ним Штока в Чикаго?
– Да, очень интересный вопрос. – Хенсон довольно усмехнулся и сложил на руки груди.
– Список! – воскликнула Эсфирь.
– Вот именно.
Когда Манфред Шток повстречал их на дороге, то потребовал какой-то список. В последовавшей суматохе они про него попросту забыли.
– Я так и не поняла, что он имел в виду, – сказала Эсфирь. – А потом времени не было.
– А вот я на этом не успокоился. Когда стало ясно, что он ничего общего не имеет с портретом, в голове словно лампочка вспыхнула!
– То есть он искал список похищенных сокровищ?
– Нет, – сказал Хенсон. – «Чикаго Кабс» тысяча девятьсот двадцать девятого года.
Девушка рассмеялась.
– Им хотелось узнать, кто играл в этом клубе в двадцать девятом году? Да это выяснить проще простого. Может, фотографию выкрали из Галереи бейсбольной славы? Ты к чему ведешь?
– А вот к чему. Имена игроков двадцать девятого года действительно узнать было несложно. Так вот, фамилии из дома твоего отца только частично совпадали с реальными людьми. Вспомни-ка: Карл Драйвер Кинг, Эрни Браун, Спайдер Вудспрайт. Эти и еще кое-какие имена ничего общего не имеют с игроками «Чикаго Кабс».
– Ты прямо феномен, фотографическая память.
– Да нет. Просто мне тогда показалось странным, что твой отец написал в газету письмо, где жаловался на ночное освещение на стадионе «Ригли-Филд ». И при этом держал на стене снимок игроков. О нет, он явно не был фанатом «Кабс» или даже бейсбольным болельщиком.
– Он называл бейсбол «дурацкой игрой», – кивнула Эсфирь, – но я о другом. Каким образом ты сумел запомнить все эти имена? Невероятно!
– Эх, если бы… – Он смущенно улыбнулся. – В общем… Ты, наверное, помнишь, что при взрыве кое-какие вещи выбросило на улицу?
– Менора?
– Оказалось, что ее изготовили в конце семнадцатого – начале восемнадцатого века в Триере, Германия. Ее, кстати, тоже украли. Ну а заодно с менорой из окна вылетела и фотография «Чикаго Кабс»…
Эсфирь медленно кивнула, припоминая, что сама положила обе вещицы на батарею.
– Какое отношение бейсбольные игро…
– Мы проверили по документам. Немцы – настоящие мастера, когда дело касается архивов. Так вот, среди офицеров группы Штока значился некий Карл Кениг. А немецкому «кенигу» соответствует английский «кинг», то есть «король». Получается Карл Кинг. Кстати, этот Карл Кениг отвечал за транспортное обеспечение во время вывоза ценностей, когда Шток вроде как сгорел заживо. Эрни Браун – это капитан по имени Эрнст Браун. Его в сорок девятом году нашли в Алжире, и остаток своих дней он провел в западногерманской тюрьме. Он тоже в конце войны исчез где-то в Голландии, однако рана в области бедра не позволяла ему путешествовать свободно. Он умер в пятьдесят третьем. Браун считался у них главным палачом. Участвовал в пытках нескольких священников, помогавших голландскому подполью… И так далее со всеми прочими именами. Только у одного человека на снимке было имя настоящего игрока «Чикаго Кабс». Между прочим, в списке насчитывается больше людей, чем игроков на фотографии: их двадцать четыре.
– Получается, у моего отца имелся перечень исчезнувших офицеров СС?
– И самый интересный из них – некий Спайдер Вудспрайт. По-немецки его фамилии соответствует «waldteufel». Уде Вальдтейфель не числился в группе Штока, однако он был связан с семьей богатых промышленников и сумел избежать поимки, пока в буквальном смысле не оказался на операционном столе в шестидесятом году. Рак легких.
– Надеюсь, он издох. В страшных мучениях. И еще я надеюсь, что это случилось на глазах других людей. Среди военных преступников и без того хватает инсценированных смертей.
– Ну, мы точно знаем, что из больничного морга вынесли его труп. А причина, почему его разыскивали, заключалась в том, что он считался крупной шишкой в организации «Die Spinne», той самой сети, которая помогала прятать бывших нацистов.
– A «Die Spinne» означает «паук», – кивнула Эсфирь. – По-английски «спайдер». Спайдер Вудспрайт.
– Служба иммиграции начала копаться в прошлом твоего отца как раз примерно в то время, когда нашелся Вальдтейфель.
– Это он рассказал про отца?
– Нет. Судя по архивам, Вальдтейфель все отрицал. Впрочем, сообщение о его поимке попало в газеты. А заодно просочились и сведения о том, что ведется проверка прошлого Мейера. Сохранились учетные записи о международных телефонных переговорах, которые он вел из своего чикагского дома, сразу после начала расследования.
– Стало быть, мой отец действительно имел отношение к нацистам…
– Думаю, он пригрозил им, что все раскроет властям. Может, даже в ответ на угрозы с их стороны.
– Типа «у меня есть одна интересная тетрадочка, и если что-то со мной случится…»
– Вроде того.
– Почему же они не послали какого-нибудь головореза, чтобы тот попросту забрал этот список?
Мгновением спустя Эсфирь сама ответила на свой вопрос:
– Потому что не знали, где он его спрятал…
– Именно. И я по-прежнему уверен, что его подлинная цель в этом деле – обеспечить безопасность для тебя и твоей матери.
Эсфирь задумалась. Да, в этом что-то есть, хотя все еще имеются белые пятна.
– А зачем он придумал все эти псевдонимы, да еще повесил снимок на самом видном месте?
– Что может быть лучше, чем спрятать важную вещь у всех на виду?
– Но для чего? Ведь он и так держал их имена у себя в голове… – Девушке вспомнилась мать. Хенсон уже собирался что-то сказать, когда она остановила его взмахом руки. – Он опасался, что их забудет. Ему был нужен документ, какая-то запись.
– Может, он и встречался-то с ними мельком. Пару раз услышал имена, и все.
– А нет ли в списке Манфреда Штока-старшего?
– Подозреваю, что он значится под именем «Фредди Кейн». Немецкое «шток» означает…
– «Трость, палка». По-английски «кейн».
– Именно, – сказал Хенсон. – А может, Мейеру нравилось ассоциировать его с библейским Каином…
– А тебе не кажется, что все эти «пауки» сильно интересовались искусством?
– Очень даже кажется. К примеру, Мейер мог пригрозить не только выдать их настоящие имена, но и рассказать про кражу сокровищ. Короче, я думаю, что он их шантажировал, стараясь уберечь тебя с матерью.
– Турн говорил, что Мейер был жалким доносчиком…
– Вот поэтому-то они и верили, что он все расскажет в случае чего. Или… или он проникся благородным духом ради своей дочери.
Эсфирь поперхнулась и закусила нижнюю губу.
– Хорошая история. Хотя верится с трудом. А теперь назови мне хотя бы одну причину, по которой он так и не донес на них.
Хенсон отвернулся.
– Не знаю. И все же я уверен, что все происходило именно так.
Девушка подперла щеки ладонями.
– Ерунда какая-то… Его не трогали аж с шестьдесят шестого года, пока он не стал мне названивать. Я же говорю, бред…
– Если бы он во всем признался, то тем самым подтвердил бы и свою вину. Наверное, поэтому он молчал. Кстати, он звонил и Турну, почти одновременно… то есть сразу после звонков тебе. Это опять-таки подтвердила телефонная компания. И появление Турна в Чикаго – это вовсе не совпадение. Он приехал, чтобы откупиться от Мейера или убить. Данные с его мобильного телефона показывают, что он звонил Штоку в Чили. А тот выслал собственного сына, который, между прочим, при Пиночете подвизался тайным полицейским агентом.
– Тайным агентом? Это с его-то внешностью?
– Я, что ли, придумываю названия должностей в их штатном расписании? – обиделся Хенсон.
– Ну а Шток-старший?
Хенсон пожал плечами:
– Испарился. Впрочем, на него есть вроде как зацепка где-то в Парагвае. Ему уже давно за девяносто. Остается надеяться, что он всю свою жизнь шарахался от собственной тени и события последних недель стали для него пыткой. А может, он уже варится в одном котле с доктором Менгеле и Генрихом Гиммлером.