У безродных кладов будто вырастают такие полузверьки, полубесы — прыгунки, маленькие, черненькие, на концах лапок щекотунчики. Кто подойдет — к тому прыгают под мышки и так щекочут, что человек засмеется до смерти. Возле таких кладов находили человечьи скелеты, у которых ребра были вконец защекочены щекоткой. Если взять прыгунков в пробирку, то можно напустить на людей порчу. Человек будет идти и ни с того ни с сего смеяться, как дурачок.
Старые, вросшие в землю клады стерегут обыкновенно стражи-лежни со свинцовым брюхом. Лежат они на плите, под которой — клад, и не сдвинешь ни силой, ни молитвой, а поднесешь святую свечу — подпалит свинец, и станет он водой, потечет, разбежится, и тогда поскорее бери клад в руки и беги, не оглядываясь.
КЛАДЫ ЗАБЛУДШИЕ, БРОДЯЧИЕ
Есть клады, положенные наспех, на «авось», без должной словесной скрепы. Это случается в годины смут и нашествий. И судьба у этих кладов выходит по пословице: авось да небось; оба братья, оба лежни.
Когда созреет такой клад, когда захочет даться в руки — неизвестно. По народным поверьям, водит его нечистая сила.
Мне на практике в 1956 году в Гремячем под Воронежем довелось записать дивные истории о местных кладах, и почти все — о бродячих либо расколдованных само собой кладах. Вот один из рассказов.
Кудеяр здесь был. спрятал клад, а где — и сам забыл, ни заговора, ни срока не положил на клад: бочку золота. Лежал двести лет впусте, натмился в земле плотью, тягостно ему стало лежать в земле — надобно объявиться. Вот он и стал являться, превратившись в бродячего человека с черной бородой, сухой в плечах, точь-в-точь живой Кудеяр. Кто его увидит, даже прилюдно, — сразу примолкнет да придрогнег. Так напугает: идешь, а ноги сзади остаются.
Как-то вечеряли наши мужики, под яблонями чай пили, разговоры разные вели, заговорили о кладах. Тут и появился чернобородый человек, поодаль остановился, лица не видно — белое пятно с бородой.
— Откуда, —спросили захожего человека.
— Из тех мест, откуда и ты лез, — ответил сердито. Ответил, да не он, а будто кто-то другой из-за его плеча.
Поморщились мужики, всмотрелись: стоит человек и рукой к себе манит.
— Что тебе надо?
— Ничего. — Опять удивил голос: не по воздуху идет, а по земле.
— Ничего и дома много, — пересмехнулись мужики.
Человек стоит, качается, словно дым.
— Да ты чего, гость дорогой, непрошеный, дармовой, — крикнул ему шутейный мужичишка по прозвищу Щелчок. — Молчать, так дела не скончать. Не хошь разговаривать, так шпарь отсюда. — И пустил в него палкой.
Тут дармовой человек как сквозь землю провалился. И там, где он стоял, блестела горсть золотых монет. Тут и догадались, кто это был.
— Малость придурковат ты, Щелчок. — подосадовали мужики. — Это тебе клад явился в видимом опознании, рукой тебе приманивал, манил.
Тут вдруг кто-то в кустах как захохочет дико, потусветно. Глянул Щелчок на монеты, а в руке у него — козьи костяшки.
С тех пор как бы ополоумился Щелчок, тихим стал, задумчивым, все на звезды смотрит, что-то вычисляет, что-то заговорное бормочет — бормота болтучая.
Чтобы опамятовать свой разум, взять себе другую судьбу, навадился ходить с ружьем на охоту в поле.
Как-то по рани встретил незнакомую девочку, хотел стрелять по белому платочку, да девочка закричала:
— Не убивайте!
Тогда он ее наотмашь левой рукой. Упала девочка целехонькая естеством, а Щелчок возле нее золото ищет. Встал ему догад: да это же блаженная Ксюшка. Дал ей деньги, чтоб молчала.
«Рано встал да подопнулся. Хоть в дом, хоть к кусту, а охота впусту», — говорили о нем.
— Чего без добычи или ошибенно перья, а тетеря улетела?
— Хожу на сияние, — с загадкой говорил в ответ Щелчок. — Где засветится — я туда.
Так и проходил всю жизнь на сияние. Семью по миру пустил. Это его манила нечистая сила, завлекала на сговор.
А клад-то был рядом. Встречали его люди, кто — в поле, кто аж возле Воронежа и на Тихом Дону. Будто шел, держа раненую руку, и корчился — это он свою могилу искал, Кудеярову, стало быть.
От долгого пребывания в земле, под крепкими стяжами зарока клад становится деревом. Из дерева он становится человеком, вырвет корни из земли на Иванову ночь и уходит, унося в себе золото. Оттого и холит клад тяжело, одышливо. Если много золота — тяжесть-то какую носит! Как его отличить от обыкновенного человека? Прежде всего имеется какой-либо изъян: то горб, приросший к боку, то слюнца зеленая, полоротая, а лица не видно, то вовсе без рук…