Заговорившие таблички. Неугомонный

Толпой валил народ на состязания,
Батусиад вместе с ним.

Когда Батусиад, в пророческой одежде, вдохновенно говорил одному из граждан об ожидавшем того несчастье, Архилох подошел к нему и сказал тихим, взволнованным голосом: «Батусиад, твой дом горит!» В доме Батусиада были собраны большие богатства; поэтому он, прервав свои предсказания на полуслове, помчался к своему дому. Как заметил шутя Архилох, он понимал,

Что только ноги могут дом его спасти.

Но, когда Батусиад, запыхавшись, прибежал к своему дому, он увидел, что тот цел и невредим. Как дурак бегал он по всем комнатам, по всем сараям и кладовым, но нигде не заметил и признаков огня. Рассерженный, он примчался назад на состязания, но здесь его встретили дружным смехом. Ему кричали: «Ты предсказываешь людям всякие несчастья, а не можешь предсказать самому себе, горит ли у тебя дом!» Эту песню Архилох кончал словами:

Лишь Зевсу ведомо, что будет впереди:
Он лишь неложный пророк!

Такие минуты покоя, веселья и шуток продолжались тогда в греческих городах недолго: то в одном, то в другом месте все время вспыхивала война.

Легкомысленная паросская знать, развращенная праздной жизнью, после страшного набега наксосцев очень быстро успокоилась. Люди продолжали как ни в чем не бывало справлять пышные праздники, пиры:

Важно ходили они, расчесавши холеные кудри,
В Геры святилище вместе, в нарядных цветастых одеждах,
В белых рубахах. Узорные шлейфы за ними влачились,
Волосы ж ветер трепал, заплетенные нитью златою,
На волосах были броши чудесной чеканной работы
В форме цикад...

Архилох же никак не мог забыть тот страшный набег наксосцев, когда и он, и Необула, и многие другие паросские граждане находились на краю гибели. Он все время думал о том, что надо готовиться к отражению нового нападения. Архилох был храбрый юноша и не боялся смерти. Он мечтал о славе среди потомков. Этой славы легче достигнуть военными подвигами, чем сочинением самых красивых песен.

Вскоре Архилоху действительно представился случай показать паросцам и свое умение писать военные песни, и свою храбрость. Снова на Парос напали наксосцы — на этот раз огромным ополчением. Наксосцев было так много, что даже самые храбрые паросские воины не решались выходить из укрепления и из-за зубцов городских стен с ужасом наблюдали, как враги разоряют их страну.

Архилох обратился к паросскому военачальнику Эрксию с негодующей песней, но он написал ее не размером поэм Гомера, а новым размером, размером народных песен — хореем[7]:

Дым вокруг. Дома пылают. А по морю, глянь, плывут
К нам все новые отряды остроносых кораблей.
Эрксий! Рубят негодяи виноградники, сады,
Тащат в плен и убивают женщин, старцев и детей.
Кровь вокруг течет ручьями: даже мертвых не щадят,
И у трупов отрезают кисти рук и пальцы ног.
Солнца, что ль, вы испугались — как бы вам не загореть!
Словно женщины, бледнея, вы глядите на врага
Из-за стен, дрожа от страха, а в глазах блестит слеза...
В городе припасов мало... Лучше в схватке умереть,
Чем от голода и страха! Ну ж! Сомкнув свои ряды,
Эрксий, дружно устремимся в бой! Победа или смерть!

В этом бою много воинов погибло, но благодаря отчаянной храбрости Архилоха и его товарищей удалось заставить наксосцев вернуться на свой остров.

В этом бою бок о бок с Архилохом сражался Главк, сын Лептина. Он принадлежал к самой знатной и богатой семье на Паросе. Высокий, стройный красавец, он тщательно следил за своей наружностью, умащался благовонными мазями, заменявшими нынешние духи, завивал в крутые локоны свои пышные кудри. Он храбро бросался в бой, но Архилоху удалось подметить, что это был порыв отчаяния: в душе он трепетал перед опасностью и потому во время сражения терял способность думать и трезво оценивать положение.

7

Каждый такой стих состоит из нескольких хореев, а каждый хорей состоит из одного долгого и одного краткого слога (первый — ударяемый, второй — неударяемый, как в этом стихотворении).