У Пардальяна даже слезы навернулись на глаза, и он расцеловал Виолетту в обе щеки. Появилась и Мари Туше, матушка герцога Ангулемского. Пардальян было склонился в низком поклоне, но Мари нежно обняла его.
— Как я счастлива, сударь, — произнесла женщина, — что могу сказать вам то, что говорю Господу каждый вечер, обращаясь к Нему с молитвой: «Благослови, Господь, последнего рыцаря нашего времени!»
Она повернулась к портрету Карла IX (в этой комнате тоже висело изображение покойного короля) и со вздохом добавила:
— Увы, его нет с нами! Он бы тоже поблагодарил вас за спасение нашего сына. Но я люблю вас за двоих, шевалье.
Расспросам не было конца. В доме Карла желали знать все, что случилось с Пардальяном после отъезда герцога из монастыря на Монмартре. Пардальян в свойственной ему спокойной и даже холодноватой манере рассказал о смерти Гиза, гибели Моревера и кончине старой королевы Екатерины. Умолчал он лишь о судьбе Фаусты.
Рассказывая, шевалье внимательно наблюдал за Карлом, Виолеттой и Мари Туше и вскоре пришел к выводу, что если и есть на земле три совершенно довольных жизнью человека, то все они собрались здесь, в этой комнате.
«Лишь бы их счастье длилось подольше!» — подумал он.
Шевалье словно предчувствовал, что Карлу Ангулемскому предстоит бурная и неспокойная жизнь…
— Итак, старая королева умерла. — задумчиво произнесла Мари Туше.
— И герцог де Гиз пал от удара вашей шпаги, — добавил Карл.
— Двое из тех, кого вы проклинали… — сказал Пардальян. — Третий, Генрих Валуа, пока жив. Но он обречен, и если вы захотите ему отомстить, то навряд ли успеете. За королем ходит тень, которая вот-вот утащит его в могилу… Гиз умер, старая королева умерла, а король на пути к смерти… Сама судьба отомстила за вас, и, слава Богу, вам не пришлось вмешиваться. Господь оградил ваше счастье.
— Да, вы правы, шевалье! — воскликнул Карл, нежно прижимая к себе Виолетту. — Наше счастье — во взаимной любви, взаимном доверии и спокойствии!
Вечер прошел чудесно. Потом был устроен торжественный обед, на котором присутствовала вся орлеанская знать. Пардальяна. как он ни сопротивлялся, посадили в кресло хозяина дома. И мажордом с метрдотелем все время стояли за его спиной. В общем, Пардальяну оказали такой почет, как если бы Орлеан удостоила посещением особа королевской крови.
— Видите, вас здесь знают, — вполголоса сказала Пардальяну Мари Туше. — Все в этом доме, а также наши друзья и знакомые, говорят о вас, словно о легендарном рыцаре Круглого Стола. Зимними вечерами я часто рассказываю о ваших подвигах: о том, как вы спасли Жанну д'Альбре; о том, как вырвали из лап смерти нашу дорогую Виолетту. И меня слушают, как некогда слушали в замках труверов [14], повествовавших о деяниях героев древности…
Пардальян провел незабываемый вечер. Но на следующее утро, когда Карл Ангулемский вошел в комнату к шевалье, желая пригласить его на охоту, гость заявил, что собирается уезжать.
— Как уезжать? — удивился герцог. — Но, надеюсь, ненадолго? Вы к обеду вернетесь?
Пардальян отрицательно покачал головой.
— Но вы должны остаться с нами. Зачем вам покидать друзей? — недоумевал Карл.
— Когда-нибудь я, может, и вернусь. Но сейчас мне пора в дорогу…
Мари Туше умоляла, Виолетта рыдала, но шевалье был непреклонен. Тогда все начали наперебой уговаривать его поскорей возвращаться в Орлеан.
— Хорошо, хорошо, дорогие мои, — пообещал шевалье, — если мне станет грустно и одиноко, когда я состарюсь и захочу тепла, покоя и уюта, я непременно вернусь к вам.
Уже отъехав довольно далеко от Орлеана, Пардальян прошептал:
— Теперь я, по крайней мере, могу сказать, что видел настоящее счастье.
И снова повторил:
— Лишь бы их счастье длилось подольше!
В полдень он остановился на постоялом дворе, чтобы пообедать и дать передохнуть коню. Пардальян вытряс содержимое своего кожаного пояса и увидел, что у него осталось семь экю по шесть ливров на все про все.
Шевалье недовольно поморщился:
— Интересно, как я на эти деньги доеду до Флоренции, а потом вернусь обратно во Францию?
Он решил порыться в седельных сумках и с удивлением обнаружил там вместительную шкатулку, а в ней — миниатюру, письмо и пять свертков с монетами. Пардальян развернул один из них и убедился, что в нем содержалось сто золотых экю. Он взглянул на миниатюру: это был портрет Мари Туше в молодости — в то время она жила в Париже на улице Барре, в скромном доме, где часто бывал Карл IX. Пардальян раскрыл письмо и прочел:
«Сударь, Вы уезжаете в дальнее путешествие. И я подумала, что имею право позаботиться о Ваших дорожных расходах, как я обычно забочусь о моем сыне Карле. Этот портрет сделан в 1572, незабываемом для меня году. Это самый дорогой подарок того, кого я так любила. Я отдаю его Вам, ибо Вы для меня давно стали родным человеком. Прощайте, дорогой мой! Я была бы счастлива увидеть Вас еще раз, помните об этом. Да хранит Вас Бог!
Мари Туше.»
Пардальян долго сидел за столом, не выпуская из рук письма. Он был погружен в глубокие размышления. Гостиничный лакей позвал его обедать, но шевалье даже не повернул головы: он боялся, что увидят его слезы.
Глава XL
ПАЛАЦЦО-РИДЕНТЕ
Пардальян прибыл во Флоренцию только в конце апреля, и это доказывает, что он не торопился и путешествовал с удовольствием. В дороге шевалье никогда не скучал. Он обожал бродяжничать… видимо, подобные склонности он унаследовал от отца. Он любил дорожные сюрпризы и неожиданности — как приятные, так и не очень. Ему нравилось приезжать после долгой дороги на какой-нибудь постоялый двор, греться у очага, смотреть как служанка накрывает на стол. Сам процесс путешествия доставлял ему радость и удовольствие…
Иногда он задерживался на пару дней в каком-нибудь городе. Он проехал Лион, спустился вниз по Роне, затем двинулся по побережью Средиземного моря, добрался до Ливорно и, наконец, оказался во Флоренции.
На следующее утро Пардальян разыскал в городе дворец, о котором говорила ему Фауста. Привратник у дверей спросил, действительно ли перед ним находится светлейший синьор де Пардальян. Шевалье уже привык к льстивой итальянской вежливости, поэтому спокойно ответил, что он и есть тот самый синьор де Пардальян. Тогда важный привратник передал ему запечатанное письмо. Пардальян тут же раскрыл его и прочел всего четыре слова:
«Рим. Палаццо-Риденте. Фауста.»
— Значит, госпожа Фауста ждет меня в Риме? — спросил Пардальян.
Но привратник заявил, что ему велено передать светлейшему господину де Пардальяну только письмо — и ничего более. Впрочем, шевалье был рад продолжить свое путешествие и вовсе не огорчился, что свидание с Фаустой откладывается. Читатель резонно может спросить:
— Если Пардальяну так не хотелось встречаться с Фаустой, то зачем же он к ней ехал?
Такая мысль пришла в голову и самому Пардальяну.
— Какого черта я притащился в Италию? — спросил себя шевалье, отправляясь прекрасным майским утром в Рим. — Подумаешь! Растрогался на минуту, пожалел несчастную женщину… Она была так прекрасна, когда разговаривала со мной там, на берегу Луары… а потом бросилась в воду… Конечно, я должен был спасти ее. Но не стоит ли мне немедленно развернуть лошадь и поскакать в Орлеан? Там меня ждут… буду зимой греться у очага, осенью охотиться на оленя, а летом, в жару, устроюсь под липой и займусь мемуарами. В самом деле, почему бы мне не засесть за мемуары, в подражание господам де Ту, Брантому, дю Бартасу и многим, многим другим?
Идея о мемуарах почему-то очень развеселила шевалье.
«Болтая таким вот образом сам с собой и убеждая себя, что надо возвращаться во Францию, шевалье тем не менее, неуклонно приближался к Риму.
Пардальян въехал в вечный город четырнадцатого мая 1589 года, вечером, когда косые солнечные лучи осветили романтические развалины итальянской столицы, а тысячи колоколен на Авентине. Эсквилине, Капитолии и Целии зазвонили к вечерне.